«Вкус Франции» был не крупнее записной книжки, примерно пятнадцать на двадцать сантиметров. Книга состояла из коротких текстовых блоков с рецептами некой Нарциссы Чемберлен и ее дочери, которую тоже звали Нарциссой. Еще в книге были большие черно-белые фотографии из путешествий по Франции, сделанные Самюэлем Чемберленом, мужем первой Нарциссы и отцом второй. История семейства Чемберленов меня не слишком интересовала, но, когда я все же задумывалась о них, это ставило меня в тупик. Прежде всего, я никак не могла взять в толк, как человек с именем Нарцисса мог решиться назвать свою дочь точно так же. Во-вторых, я не понимала, как эти трое уживались. Они путешествовали по Франции вместе и спорили, чья очередь сидеть на заднем сиденье? Нравилось ли второй Нарциссе работать с родителями? И если да, то, возможно, она была не совсем нормальной? Но рецепты Чемберленов оказались простыми и прощали неопытность. С подачи двух Нарцисс я научилась делать превосходный шоколадный мусс за пять минут и чудесный десерт из карамельных груш, запеченных со сливками. Я готовила эти груши много лет, а мусс постепенно перестала — на смену ему пришло крем-брюле.

Перед самым моим переездом в Нью-Йорк случилось два исторических события. Изобрели противозачаточные таблетки и вышла в свет первая книга Джулии Чайлд. В результате все стали заниматься сексом, а после секса что-то готовить. Одна моя подруга съехалась с парнем, в которого была влюблена. Ее мать пришла в ужас и предупредила дочь, что парень на ней никогда не женится, поскольку она уже с ним переспала. «Теперь осталось одно, — сказала мать в качестве последнего наставления, — ни в коем случае ничего ему не готовь!» Но было уже поздно. Подруга стала готовить. И он женился на ней, несмотря ни на что. Примерно в то же время американцы открыли для себя эндивий, затем рукколу, затем радиккьо и фризе, а после — еще три салата: месклан, валерианеллу и микрозелень. Сейчас я рассказала вам историю салата за последние сорок лет, но я забегаю вперед.

В середине 1960-х в мире кулинарных книг утвердились три авторитета: «Искусство французской кулинарии» Джулии Чайльд, «Кулинарная книга New York Times» Крэйга Клэйборна и «Кулинарная школа» Майкла Филда. Я работала репортером в New York Post и жила в Гринвич-Виллидж. Если мне случалось провести вечер дома, я открывала одну из этих книг и готовила себе полноценный ужин. Потом садилась перед телевизором и съедала его. При этом я чувствовала себя очень смелой. Да, я сижу дома, меня никто никуда не пригласил, но, по крайней мере, я не ем йогурт прямо из упаковки, как некоторые одинокие и несчастные! То, что я в одиночку уминала ужин на четверых, почему-то не виделось мне проблемой.

Я опробовала все рецепты из книги Майкла и, наверное, больше половины из первой книги Джулии. Во время готовки я вела с ними воображаемые разговоры. По сравнению с Майклом Джулия производила впечатление милой, более снисходительной. Тогда у нее была своя программа на телевидении, и она все время роняла еду, потом поднимала с пола и как ни в чем не бывало бросала на сковородку. Майкл Филд казался более суровым и придирчивым; по правде говоря, это был настоящий кулинарный фашист. Он не признавал чесночные прессы и подобные приспособления (считал, что чеснок из пресса горчит), и я выкинула свою чеснокодавилку из страха, что Майкл вдруг появится на моей кухне и осудит меня. Пропорции в его рецептах выверялись строго, и я следовала им с точностью до грамма. Я была очень молода и считала, что, если изменишь рецепт хоть капельку, ничего не получится. Для гостей я обожала готовить карри с курицей по сложнейшему рецепту Майкла и подавала его со всеми необходимыми приправами и маринадами, хотя иногда брала рецепт попроще — карри с ягненком от Крэйга Клэйборна, из его воскресной колонки в New York Times. В рецепт входили бананы и жирные сливки. Недавно я снова решила его приготовить — получилось ужасно.

Крэйг Клэйборн работал в New York Times не только автором кулинарной рубрики, но и ресторанным критиком. Он считался очень влиятельным человеком и стал предметом моего временного помешательства. Крэйг — его все звали Крэйгом, даже если не были с ним знакомы, — любил готовить национальные блюда. Будучи его преданной поклонницей, я научилась делать и мусаку, и табуле. Люди жили его воскресными рецептами. Страница с ними была первой, которую я открывала в воскресном выпуске Times. Все знали, что у Крэйга есть модульный дом в Восточном Хэмптоне, на берегу залива, и он пристроил к нему новую кухню; что он обычно готовит вместе с французским шеф-поваром Пьером Френеем и презирает салат айсберг. Невозможно говорить об истории салата последних сорока лет и не упомянуть Крэйга: он сыграл в ней определяющую роль. Я всегда любила салат айсберг с заправкой из рокфора, и по этому поводу у нас с Крэйгом разыгрывались бурные воображаемые дебаты.

Я долго надеялась, что мы встретимся и станем друзьями. Я часто обдумывала эту возможность, и больше всего меня занимал вопрос: что я приготовлю, если Крэйг придет ко мне на ужин? Стоит ли подать ему что-то по его собственному рецепту? Или блюдо, приготовленное по рецепту из другой кулинарной книги? Может, существует какой-то этикет на этот счет? Если да, я о нем не знала. Потом меня осенило, что я должна, наверное, приготовить для Крэйга свое собственное блюдо. Правда, у меня не было ни одного своего рецепта, за исключением, пожалуй, соуса барбекю моей мамы, основным ингредиентом которого служил кетчуп Heinz. Но мне все равно очень хотелось, чтобы Крэйг пришел в гости! Я где-то прочла, что многие боятся приглашать его на ужин. Я не боялась, я просто его не знала. Честно говоря, в моих фантазиях Крэйг не только ужинал у меня дома, но и писал обо мне статью, разумеется, с моими фирменными рецептами. Впрочем, как я уже говорила, фирменных рецептов у меня не было.

Тем временем кулинария превратилась для женщин в соревнование, безумную гонку, отнимавшую много нервов. Все мы жаждали аплодисментов, готовили на публику и мечтали угодить всем. Что это было — великая кульминация эпохи домохозяйства 1950-х или осложнение на почве феминизма? Никто не знал. Мы были слишком заняты варкой и жаркой, чтобы об этом задумываться.

Я вышла замуж и совершенно съехала с катушек на почве готовки. Я готовила бразильские национальные блюда. Заворачивала начинку в тесто фило. Фаршировала виноградные листья. Делала суфле. Прошла специальные курсы по использованию кухонного комбайна. Я даже приготовила целый китайский банкет с лимонным цыпленком по рецепту Ли Лума. Ли Лум работал шеф-поваром Pearls, знаменитого китайского ресторана, где невозможно было заказать столик. Те счастливчики, кому это все-таки удавалось, запоминали свой ужин навсегда: в блюдах содержалось столько глутамата натрия, что бессонница на годы вперед была им обеспечена. Чтобы приготовить лимонного цыпленка по рецепту Ли Лума, полоски куриной грудки окунали в муку из водяного каштана, затем обжаривали, опускали в соус с измельченным ананасом и выливали сверху бутылку концентрированного лимонного сока. Этот рецепт я тоже узнала из колонки Крэйга Клэйборна в New York Times. Сам Крэйг, разумеется, в любой момент мог прийти и запросто поужинать в Pearls. Мне очень хотелось однажды сходить туда с ним, ну и для начала познакомиться и стать близкими друзьями.

Как-то раз я попала в Pearls и с изумлением обнаружила: чтобы тебе дали столик, мало быть просто известным — есть уровни популярности. Те, кто оказывался достаточно знаменитым для Pearls, получали столик; чуть более знаменитые могли рассчитывать на то, что сама Перл подойдет к их столику и расскажет о специальных предложениях. А еще была истинная слава, и только ее обладатели имели возможность заказать особую рыбу в хрустящей сладко-пряной панировке. Да, Нью-Йорк — он такой. Простым смертным нельзя даже заказать особую рыбу.