Есть причина, почему в сорок, пятьдесят и шестьдесят женщины уже не выглядят так, как раньше. И это не феминизм и не более здоровый и активный образ жизни, а краска для волос. В 1950-х волосы красили только семь процентов американок; в наши дни на Манхэттене и в Лос-Анджелесе есть районы, где встретить женщину с седыми волосами невозможно в принципе. (Пару лет назад я пришла в известный нью-йоркский ресторан Le Cirque на обед в честь Джин Харрис, которая провела двенадцать лет в тюрьме за убийство своего бойфренда, известного диетолога. В целом ресторане только у нее одной была седина.)

Краска для волос изменила все, но почему-то никто не поет ей дифирамбы. А ведь у нас, женщин «за сорок-пятьдесят», нет более мощного оружия против культуры молодых. Краске действительно удается повернуть время вспять. Покрасив волосы, женщины часто отваживаются на более серьезные процедуры — например, ту же подтяжку; в возрасте за пятьдесят и за шестьдесят решаются выйти на работу и держатся на плаву. Именно краска ответственна за возникновение различных модных тенденций: например, ушли в прошлое шляпы, а у всех моих знакомых полный шкаф черной одежды. Задумайтесь: примерно полвека назад женщины определенного возраста почти не носили черный. Он считался траурным цветом и прочно ассоциировался с итальянскими вдовами, потерявшими мужей на войне. Даже Глория Стайнем не стала бы отрицать, что эти вдовы в шестьдесят выглядели на семьдесят пять. Если у вас седые волосы, черный старит и придает скорбный вид. Но он великолепно смотрится на женщинах с темными волосами — он так им идет, что его стали носить даже молодые темноволосые женщины. Даже блондинки теперь носят черное. Что уж там — даже блондинки из Лос-Анджелеса. Все носят черное, кроме ведущих новостей, сенаторов и техасцев, и мне их очень жаль. Ведь черный существенно упрощает жизнь и со всем сочетается, особенно с черным.

Но вернемся к краске для волос. Я начала ею пользоваться лет пятнадцать назад, и моя колористка долго считала меня легким клиентом. В манипуляции с моими волосами (я понятия не имею, что она с ними делала, поэтому описать не смогу) не входило обесцвечивание, следовательно, процедура отнимала «всего» полтора часа моего времени раз в шесть недель. Стоило мне пожаловаться, что это слишком долго, и в ответ я слышала: «Скажите спасибо, что вы не блондинка!» Ведь в таком случае на избавление от седины нужно тратить почти всю жизнь!

О, бедные блондинки! Они сидели в салоне, когда я туда приходила, и все еще сидели, когда я уходила. Их волосы делили на прядки и заворачивали в полоски фольги. Они страдали под фенами и горько сетовали на сухие поврежденные волосы и секущиеся кончики. Я чувствовала свое превосходство над ними. Впервые в жизни у меня, брюнетки, появилось преимущество.

Но потом, примерно год назад, колористка решила сделать мне мелирование «в подарок». Мелирование, как вы, наверное, знаете, — это маленькие светлые прядки по всей голове. Чтобы сделать их, волосы нужно обесцветить. Время на покраску увеличивается с невыносимо долгого до бесконечности. Я сидела в кресле и ждала, пока прядки «схватятся», изнывая от самой жуткой скуки в своей жизни. Прошло много часов. Я уже не понимала, зачем вообще согласилась на эту бесплатную пытку. Поклялась, что никогда в жизни больше не сделаю мелирование, тем более за деньги. (Ведь процедура еще и стоит бешеных денег, а вы как думали!)

Но, к моему удивлению, эти прядки оказались как первый глоток бренди, заставивший Ли Ремика в «Днях вина и роз» ступить на тропу алкоголизма. В тот день я вышла на Мэдисон-авеню с четырьмя тонюсенькими, почти незаметными золотистыми прядками в волосах и испытала такой восторг по поводу своего преображения, что честно решила — вот приду сейчас домой, и муж меня не узнает. На самом деле он, естественно, ничего не заметил. Но это было уже неважно — я подсела на мелирование. С тех пор я просиживаю в парикмахерской как минимум три часа раз в шесть недель. А поскольку моя колористка в мире колористов считается кем-то вроде Хиллари Клинтон, в год я плачу ей примерно столько, сколько стоил мой первый автомобиль.

Ногти

Вот мне интересно: как получилось, что теперь каждая уважающая себя женщина обязана ходить на маникюр? Я не знаю ответ на этот вопрос, но все же задам его — пусть повиснет в воздухе немым укором, как свидетельство того, что всегда найдется что-то новенькое, что мы обязаны делать, хотя на уход за собой и так тратится миллион часов.

Первые сорок пять лет своей жизни я вообще не задумывалась о том, что у меня есть ногти. Крайне редко я подпиливала их своей облезлой пилкой. (Лирическое отступление: одной из величайших загадок мира, помимо пропажи носков, является вопрос: почему из целого набора пилок всегда остается только самая облезлая? куда пропадают другие?) Короче, я изредка подпиливала ногти, красила их лаком и выходила в мир. Этот процесс отнимал у меня примерно три минуты дважды в год. (Шучу, конечно. Но не намного больше.) Я знала, что где-то там есть женщины, регулярно делающие маникюр, но в моем представлении это были бездельницы, которым больше нечем заняться. Или же они глубоко заблуждаются, считая, что накрашенные ногти — это красиво. И уж точно они никогда не садятся за печатную машинку — заклятого врага длинных ногтей.

Но однажды буквально за одну ночь на Манхэттене выросли миллиарды нейл-баров. Ни с того ни с сего их вдруг стало больше, чем винных магазинов, почтовых отделений, оптик, химчисток и салонов по изготовлению ключей — а если вы жили на Манхэттене, то знаете, что всего этого добра здесь навалом. Мне даже показалось, что нейл-баров стало больше, чем ногтей. В них работали молодые кореянки, которые умели делать маникюр быстро и хорошо и не отнимали у клиенток драгоценное время, притворяясь, что те им сколько-нибудь интересны. Их услуги были невероятно дешевы — восемь-десять долларов.

Вскоре маникюр стали делать все. Если у тебя не было маникюра (просто чистые ногти не считаются), ты чувствовала себя неухоженной. Тебе становилось стыдно и хотелось сесть на свои руки. А потом откуда-то возникло правило, что нужно ходить на маникюр раз в неделю. И это неизбежно подводит меня к мыслям о педикюре.

Педикюр хорош тем, что большую часть года, а если быть точной — с сентября по май, никто, кроме домашних, не знает, есть он у тебя или нет. Другое его несомненное преимущество перед маникюром состоит в том, что, когда тебе делают педикюр, руки свободны и ты можешь легко читать и даже говорить по телефону. И, наконец, после него ноги действительно выглядят чудесно.

Но есть у педикюра и большой недостаток — он занимает уйму времени, и, даже когда все заканчивается, нужно еще подождать, пока высохнут ногти. А сохнут они почти столько же, сколько занял сам педикюр. И вот ты сидишь, сидишь целую вечность и наконец не выдерживаешь и очень аккуратно надеваешь сандалии. А по пути домой, естественно, сдираешь лак на большом пальце, и поскольку люди смотрят на большой палец в первую очередь, то весь педикюр насмарку.

Эпиляция

С прискорбием сообщаю вам, что у меня усы. Если честно, они, наверное, были у меня всегда, но много лет дремали в засаде и никак себя не проявляли, как тучи в небе, которые могут разразиться дождем, а могут и не разразиться. В молодости усы пару раз угрожающе темнели. Тогда я шла в аптеку и покупала огромную банку отбеливающего крема — его хватило бы, чтобы отбелить сотню усов. (Банку поменьше в продаже найти невозможно, поскольку маленькая банка дешевле большой.) Вернувшись домой, в шкафчике под раковиной я находила несколько почти полных банок того же крема. Но когда я заглядывала туда перед походом в аптеку, их не было, я клянусь! После отбеливающего крема волосинки над губой становились русыми. Получалось, конечно, лучше, чем усы Фриды Кало, но не настолько незаметно, как хотелось бы.