– Слышь, мужик, тебе популярно объяснить, что означает слово “нет”? – воодушевленный перспективой разборки рычит Ванечка.

– Я вообще-то знаю, – сухо комментирует Ройх, не разворачиваясь к гостю, – шли бы вы, любезный…

– Это ты сейчас пойдешь, – бодро скалится Ванечка, – ну, или поедешь. Чего выбираешь?

Ройх бросает на него задумчивый взгляд, будто прикидывая весовую категорию. Снова кидает взгляд на меня. Потом – делает три шага от меня, в сторону двери.

Неужели все? Неужели уходит?

– Иванова! – вздрагиваю, услышав его голос. Поднимаю глаза. Вижу, как он швыряет на пол между нами несколько купюр.

– Заслужила, – цедит с бесконечным презрением. И сваливает.

– Это что, все? – Марк смотрит на выложенные мной на его столе купюры с совершенно отчетливым разочарованием.

Мало, конечно. Пять тысяч всего. С учетом того, что он забирает семьдесят процентов – копейки. Обычно из привата приносят минимум двадцатку.

– Он полез меня лапать, – хмуро бурчу я, пытаясь затылком уйти глубже в широкую толстовку, – я вызвала охрану. Посмотри по камерам, если не веришь.

– Я уже их видел, Цыпа, – Марк красноречиво щурится, напоминая, что на слово он мне верить не собирался, – и уже успел понять, что ты его осознанно дразнила. Обещала дать и не дала. Это постоянный клиент, между прочим, был. Уже два месяца у нас пасется, спускает на “бонусы” хорошие суммы. Если этот его приват станет единственным заказанным – получается, ты его разочаровала. Спугнула нам клиента.

– Мне надо было с ним переспать, что ли?

– А ты у нас что, дохуя щепетильная, Цыпа? – рявкает Марк. – Так я могу напомнить тебе, что такое – остаться исключенной из списка допускаемых в приват.

– Не надо, пожалуйста.

Выдыхаю раньше, чем понимаю, насколько жалкой сейчас смотрюсь. Но если говорить правду – основные деньги действительно крутятся в привате. Когда ты на общем подиуме, деньги, конечно, летят. Но только при личном контакте из клиента можно вытянуть действительно много.

– Ты говорил, что оставляешь это решение за мной, – произношу немеющими губами, – и мы договаривались…

– Откровенно говоря, Цыпа, трепет твоей целки меня не особо трогает, – Марк неприятно кривится, – не хочешь трахаться с клиентами – твоя проблема. Только в этом случае, будь добра, не распугивай моих клиентов. Не заходи за грань.

Ну вот как ему объяснить…

Да насрать ему на те объяснения, я понимаю.

– Я не буду больше, клянусь, – подаюсь вперед, надеясь, что мое отчаяние его разжалобит, – Марк, пожалуйста, ты ведь знаешь мою ситуацию. Я не могу…

– Мне похуй на твою ситуацию, Цыпа, если ты ложишь на мою, ясно?

Пару минут он молчит, потом вытягивает из кармана несколько денежных пачек. На каждой резиночкой пришпилено имя девочки, чей танец собрал эту кассу. От моей пачки он отнимает аж половину. А ведь это уже после его комиссии.

– Это штраф, Цыпа, – заявляет Марк, швыряя мне скудный остаток от гонорара, – пятерку свою, так и быть, забери. Но еще один такой раз, и я тебя вышвырну с голым задом. И это тебе не блядская метафора. Как есть выкину, в одних трусах. Поняла?

Киваю молча, сглатывая бешенство.

Спасибо, Юлий Владимирович, благодаря вашему без меры озабоченному члену я остаюсь при жалких пятнадцати тысячах. Нет даже половины необходимой для продления месячного содержания мамы в клинике суммы. Блядь!

– До конца недели свободна, Цыпа.

– Но как же смена в среду? Ты обещал…

– До конца недели, Цыпа, – Марк безжалостно смотрит на меня, – ты слишком охуела. Подумай над своим поведением. Надеюсь, на субботнюю смену придешь голодной и рвущейся в бой.

Куда я, твою мать, денусь, а?!

Как договариваться с клиникой – ума не приложу. Я их основательно достала вечными просьбами о переносе платежей.

Вот только если Марк что-то решил – хрена с два он отступится. Пощады от него ждать не стоит, у него таких как я – восемнадцать в основном составе и двадцать четыре в запасе. Мое место есть кому занять. Все хотят денег.

Во мне сложно узнать стриптизершу, когда я выхожу из гримерки. На одну толстовку я надеваю вторую, чтобы скрыть контуры тела. Джинсы надеваю самые бомжатские, мешковатые. Кепку надвигаю на лицо, волосы завязываю в узел.

Не хочу, чтобы хоть кто-то меня узнал, не хочу, чтобы вообще со мной хоть кто-то заговаривал. Для этого проще быть этаким человеком-мешком.

Никогда не вызываю такси у клуба. Не дай бог. Ухожу в сторону квартала на три, забираюсь в какой-нибудь тихий двор и только оттуда вызываю машину. Жаль, что смены поздние – в три утра здесь еще не ходят автобусы. Иначе здорово бы экономила. Но увы. До метро здесь далеко, а я и так дергаюсь от каждого шороха.

А в этот раз за мной еще и увязывается какой-то хмырь.

Сначала я, конечно, путаю его с Ройхом – озабоченному преподу ничего не стоит подождать меня и опознать за этим мешком. Я примерно так хожу в универ, всякий раз, когда его лекции возникают в расписании.

Нет. Один раз только глянула назад, поняла – не он. Мой мудак-профессор на голову выше. И более… Атлетичен, что ли. За мной идет какой-то коренастый тип.

Прибавляю шагу, надеясь, что ошиблась, и что парень просто идет по своим делам по совпавшей траектории. Слышу, как за моей спиной преследователь переходит на бег. Сука!

Срываюсь с места, набирая скорость. Не успеваю далеко убежать, мужик меня нагоняет, хватает за плечо, дергает назад.

– Эй, ты, мне твой брат денег должен.

– Да похуй, – пытаюсь вырваться, но мужик оказывается сильнее. Заламывает мне руку, толкает к оказавшейся так близко пластиковой стене остановки.

– Он сказал, ты расплатишься, – рычит утырок, шарит по моим карманам. Я лягаю его в ногу, не целясь, куда то попадаю, но тут же огребаю тяжелым кулаком между лопаток.

Больно так, что в голове кровавый туман стелется.

Самый пиздец в том, что, судя по всему, Вовочка все-таки узнал, где я работаю, и прислал ко мне своих кредиторов. Значит, мне пора менять работу. И сучий же он потрох, что никак не может оставить меня в покое! Мало ему проигранной квартиры. Мало ему маминых сбережений. Мало ему… всего, пущенного на ветер отцовского наследства.

Теперь он берет в долг и переадресует ко мне дружков-ублюдков.

Мои деньги, мои пятнадцать тысяч оказываются в руках у утырка, а я – только жалко скулю, пытаюсь совладать с дыханием.

– Где еще? – мне сильнее заламывают руку. – Он мне сотню должен, а это что за хуйня?

– У меня ничего нет, – шиплю зло, – и не будет. Я не плачу по его долгам.