Я осторожно стал осматривать его, говоря, что я — доктор, что зла не сделаю ему, а, напротив, принесу облегченье.

После осмотра мне стало ясно, что положение больного является следствием крайнего истощения.

Прежде всего нужно было очистить воздух в комнате, положить больного в чистую постель и попытаться дать ему укрепляющее средство. На меня, здорового, воздух комнаты действовал так, что голова кружилась и я сам близок был к обмороку. Старик тоже не мог выдержать и отошел от двери.

Я направился к нему.

— Ну, что, осмотрели, видели? — И он быстрыми шагами пошел назад в кабинет.

Тут он повернулся ко мне и, взмахивая кверху руками, начал раздраженно спрашивать:

— Ведь жить ему не осталось нисколько? Умрет, все равно умрет!

— Может быть, — возразил я, — можно еще помочь, если постараться усилить питание и, главное, немедленно изменить условия, в которых находится больной!

— Какие условия? — сердито переспросил старик.

Я объяснил, что надо перевести его в другую, свободную комнату, положить на чистую постель.

— Пустяки! Нежности, глупости! — закричал старик. — Я вас спрашиваю, может ли жить он или нет?

— Надо постараться, чтобы он жил! — сказал я. Вы можете себе представить, как я желал вылечить этого больного? Правда, это было бы чудо, но чудо не невозможное! Мне пришлось убедиться, однако, что именно этого-то, то есть излечения, вовсе и не желал старик.

Он раздраженно затряс сжатыми кулаками и затопал на меня ногами.

— Об излечении, — опять закричал он, — не может быть и речи! Были посерьезнее вас люди, старались, да ничего не могли сделать; если бы я имел надежду на выздоровление, я продолжал бы пользоваться советами серьезных, опытных врачей, пригласить которых имею, слава Богу, возможность! Я вам говорю — ему не жить! — кивнул он в сторону, где была комната больного. — И вы не говорите мне глупостей…

Герье, рассказывая, сильно взволновался; он давно уже встал со своего места и ходил по комнате, сильно жестикулируя и изредка останавливаясь перед Варгиным.

— Признаюсь, — говорил он, — я был в полном недоумении и напрасно хотел разгадать, кто был этот больной, почему его держали в этой ужасной комнате, в условиях, в которых было жаль оставить собаку, и кто был этот старик, так настойчиво желавший уверить меня, что всякая попытка к излечению больного будет напрасна. Я даже не мог понять цели, с которой этот старик призвал меня к себе в закрытой карете, окружив мое появление странною таинственностью. Вы не можете представить себе, однако, зачем, собственно, был призван я, доктор, учившийся лечить людей и спасать их от болезни и смерти!..

— За чем же иным, — переспросил Варгин, — как не для того, чтобы именно спасти от болезни и смерти?

— Представьте себе, что нет! Старик потребовал от меня, чтобы я дал ему средство, которое сразу покончит страдания больного: больному, дескать, все равно не жить, так лучше поскорее прекратить его мученья и ускорить конец, который все равно должен наступить неизбежно.

— Что ж он, яда у вас требовал, что ли? — удивился Варгин.

— Он требовал средства прекратить страданья «навсегда», как говорил он, а таким средством мог явиться только яд, и старик именно его желал получить от меня!

— Ну, и что же вы? — как-то испуганно спросил Варгин, словно боясь за приятеля, что тот исполнил требование старика и раскаивается теперь в этом.

Герье не понял вопроса.

— Что я? — переспросил он.

— Дали это средство?

— Ну, разумеется, нет! Я сказал, что, по моему убеждению, врач не имеет права ни в каком случае сокращать жизнь своего пациента, но, напротив, должен бороться до последней минуты, отстаивая эту жизнь. Данный случай я признал тяжелым, но вовсе не безнадежным, и поэтому более чем когда-нибудь считал своим долгом приложить к делу все мои знания.

Старик снова стал возражать мне, что знаний моих не требуется, что у него найдутся и без меня знающие люди; он подошел к столу, на котором лежали деньги, взял их и протянул ко мне.

— Вот тут тысяча рублей, — заговорил он, — и эту тысячу я вам дам с тем, чтобы вы исполнили мое желание и немедленно уехали из России на родину.

Я не сразу нашелся, что ответить, потому что боялся, как бы негодование, охватившее меня, не проявилось в слишком уж резкой форме. Должно быть, старик принял это за колебание с моей стороны.

— Я удваиваю сумму, если вам мало! — заявил он. — Вы получите две тысячи!

Я пожал плечами и ответил, что и за две тысячи не продам себя.

Нужно было видеть, что сделалось с ним! Глаза его положительно заискрились, как светляки, он затопал, задрожал весь и, вытянув шею, заговорил:

— Вам мало? Я даю три, четыре, пять тысяч… Ведь это — целое состояние для вас…

Но, чем больше предлагал он мне денег, тем яснее становилось для меня, что тут дело не чисто. По-видимому, старик никак не ожидал отказа с моей стороны, и, когда я решительно заявил, что не возьму с него никаких денег, он призвал лакея. Явилось трое огромных гайдуков, они схватили меня, завязали глаза, почти на руках вынесли вон.

Я отбивался и кричал, они заткнули мне рот платком и отвезли в карете к Таврическому саду, и там, пока я стаскивал с глаз повязку и вынимал платок изо рта, карета успела укатить, так что я мог видеть только ее кузов. Я было побежал за каретой, но она удалялась слишком быстро, чтобы догнать ее пешему. Я не сразу узнал, где я, мне показалось сначала, что меня завезли на острова, и пошел наугад. Кругом не было ни души. Наконец мне попался встречный; я, должно быть, очень удивил его просьбой о том, чтобы он сказал мне, где я. Узнав, что я у Таврического сада, я легко нашел дорогу домой.

Вот каков был мой первый пациент!.. Главное то, что, несомненно, здесь скрывается какое-то преступление и действующим лицом в нем является не какой-нибудь несчастный, а богатый, злой старик, в руках которого самое страшное орудие зла — деньги! Единственный человек, который может сделать что-нибудь, — я, но мне не известно ни кто этот старик, ни где живет он, ни какое отношение имеет он к больному, запертому в отвратительной комнате; я имею возможность только заявить об этом полиции и именно хотел вас спросить, куда мне отправиться, чтобы заявить о случившемся?

Варгин, до сих пор молча слушавший рассказ доктора, вдруг прервал его восклицанием:

— Ах, не делайте этого!

Восклицание Варгина очень удивило доктора Герье.

— Как не делать этого? — стал спрашивать он. — Разве можно оставить это дело так и не сообщить полиции о явном преступлении, на которое натолкнул меня случай?

Варгин пожал плечами.