Свидетельнице надо было произнести всего несколько слов: «Это был Гарри Эш. Я его отчетливо видела». Закоренелый преступник ответил бы именно так, зная, что на перекрестном допросе показания ни в коем случае нельзя менять ни в какую сторону. Но такие преступники знают всю судебную систему. А миссис Скалли по сравнению с ними была в невыгодном положении из-за своей честности, трепетности, желания угодить. Помолчав, она сказала:

– Я думала, это был Гарри.

Оставить все как есть или копнуть дальше? В перекрестном допросе всюду таятся опасности.

– Понимаю, – сказала Венис. – Ведь это его дом, он там живет. Вот вы и подумали, что это Гарри. Но четко ли его было видно, миссис Скалли? Вы уверены в этом?

Женщина смотрела на нее широко открытыми глазами.

– Я подумала, что идет Гарри, хотя это мог быть кто-то похожий на него. Но тогда я решила, что это Гарри.

– Тогда вы решили, что это Гарри, хотя из дома мог выйти кто-то на него похожий. Простительная ошибка, миссис Скалли, но все же ошибка. Спасибо.

Руфус, естественно, не мог не вмешаться. Имея право на повторный допрос свидетеля с целью прояснения обстоятельств, он встал, с важным видом поправил мантию и, озадаченно нахмурив брови, уставился в пространство над свидетельской трибуной с видом человека, ожидающего перемены погоды. Миссис Скалли смотрела на него с беспокойством нашкодившего ребенка, который знает, что разочаровал старших своим поведением. Руфус постарался смягчить тон:

– Миссис Скалли, простите, что задерживаю вас, но, полагаю, присяжных может смутить одно обстоятельство. Во время первоначального допроса у вас не было никаких сомнений, что в ночь убийства именно Гарри Эш покинул дом своей тетки в 23.15. Однако моему ученому коллеге во время перекрестного допроса вы сказали – цитирую точно: «Это мог быть кто-то похожий на него. Но тогда я решила, что это Гарри». Надеюсь, вы понимаете, что эти заявления не могут быть оба верными. Присяжным будет трудно понять, что вы хотите сказать на самом деле. Признаюсь, я тоже в недоумении. Поэтому задам только один вопрос: как вы считаете, кто вышел из дома номер 397 тем вечером?

Теперь свидетельнице хотелось только одного: поскорее сойти со свидетельской трибуны, чтобы ее не разрывали два человека, требовавшие ясного ответа – только разного. Она взглянула на судью, словно надеясь, что он ответит за нее или хотя бы подскажет ответ. Все молчали. И ответ пришел – безрассудно иск-ренний:

– Я думаю, это был Гарри Эш.

Венис понимала, что Руфусу остается только пригласить следующего свидетеля, миссис Роз Пирс, чтобы та подтвердила время ухода от нее миссис Скалли. Это было важно. Если миссис О’Киф убили сразу же или вскоре после ее возвращения из ресторана, у Гарри было тридцать минут для того, чтобы ее убить, принять душ, одеться и уйти из дома. Полная, краснощекая, энергичная миссис Пирс в черном шерстяном пальто и маленькой плоской шляпке удобно расположилась на свидетельской трибуне, подобно миссис Ной, укрывшейся на ковчеге мужа. Наверное, есть места, подумала Венис, где миссис Пирс испытывает робость, но главный суд Олд-Бейли к ним не относится. Она сказала, что в прошлом была детской воспитательницей: «нянькой, ваша честь», создав у всех впечатление, что с глупостями представителей мужского пола она справляется не хуже, чем с их детскими шалостями. При взгляде на нее даже Руфуса, похоже, посетили не самые приятные воспоминания о детских воспитателях. Его вопросы были краткими, а ее ответы убедительными. Миссис Скалли ушла как раз перед тем, как каминные часы миссис Пирс, подаренные одной из ее хозяек, пробили четверть двенадцатого.

Венис встала, чтобы задать ей один вопрос:

– Миссис Пирс, скажите, не жаловалась ли ваша подруга в тот вечер, когда вы смотрели видеофильм, на трудности со зрением?

Неожиданный вопрос удивил миссис Пирс, он показался ей праздным.

– Странно, что вы такое спросили, уважаемая мадам защитник. Дороти как раз жаловалась, что картинка расплывается. Но, заметьте, тогда она еще была в старых очках. Дороти уже давно говорила, что надо проверить зрение, и я сказала: чем раньше – тем лучше. Мы еще обсуждали, какую купить оправу – такую, как на ней, или новой формы. Попробуй другую, посоветовала я. Рискни. Живем только раз. На свой день рождения она купила новые очки и с тех пор не знает забот.

Венис поблагодарила ее и села. Ей было немного жаль Руфуса. Ведь в вечер убийства миссис Скалли могла и не пожаловаться на плохое зрение. Но только очень наивные люди верят, что случай не играет роли в криминальном судопроизводстве.

На следующий день в четверг 12 сентября Венис поднялась, чтобы привести доводы в пользу подзащитного. Она уже накануне многое сделала для этого в перекрестном допросе. Теперь ей осталось вызвать только одного оставшегося свидетеля – обвиняемого.

Она знала, что ей придется пригласить Эша на свидетельскую трибуну. Он все равно настоял бы на этом. Во время бесед с ним Венис постигла глубину его тщеславия, смесь заносчивости и бравады, которая могла разом разрушить то, чего ей удалось добиться на перекрестном допросе свидетелей обвинения. Но Эш не собирался упустить последнюю возможность покрасоваться перед публикой. Все эти часы терпеливого сидения на скамье подсудимых были для него чем-то вроде прелюдии к моменту, когда он выступит от своего имени, и тогда или победит, или проиграет. Она узнала его достаточно хорошо, чтобы понять: ему претит сознание того, что он вынужден сидеть и молчать в то время, как другие спорят по его поводу. Ведь это он главная персона в зале суда. Ради него член Высокого суда, облаченный в алую мантию, сидит справа от резного королевского герба, ради него двенадцать мужчин и женщин час за часом внимательно следили за процессом, а прославленные адвокаты в мантиях и париках допрашивали свидетелей и спорили между собой. Венис также знала, что ее подзащитный понимает: сам по себе он всего лишь незначительный предмет для реализации амбиций других людей – система просто использует его, чтобы ее члены могли продемонстрировать свой ум, свои таланты. А вот теперь и у него есть шанс. Венис понимала, что тут есть риск: если его тщеславие и бравада возьмут верх над самоконтролем, их ждет поражение.

Но уже в первые минуты допроса ей стало ясно – волноваться не о чем. Его представление – а она не сомневалась, что это именно представление, – было прекрасно продумано. Эш, конечно, подготовился к первому вопросу, но вот она никак не ожидала такого ответа.

– Гарри, вы любили свою тетю?

Недолгое молчание, и потом:

– Да, я был очень привязан к тете и жалел ее. Но я не уверен, что знаю значение слова любовь.

Это были его первые слова в суде, если не считать отказ признать себя виновным, произнесенный твердым, спокойным голосом. Венис нутром чувствовала реакцию присяжных. Конечно, не знает, откуда ему знать? Мальчик, никогда не знавший отца, брошенный родной матерью, когда ему не было еще восьми лет, росший в приюте, кочевавший из одной приемной семьи в другую, из одного детского дома в другой, никому не нужный с самого рождения. Он никогда не знал ласки, бескорыстной привязанности. Как он мог знать, что такое любовь?