– Зачем тебе силы, на войну, что ли, пойдешь, – равнодушно отвечала ей вторая в засаленном зеленом салопе, глядя куда-то в сторону.

– Мясца хочу, – жалобно тянула свое первая, – хоть бы на один зубок укусить. А они, подлюки, вторую неделю не привозят. Говорят, поставок нету. Издеваются: зачем, мол, вам мясо, у вас своего вон сколько на улицах валяется… После каждого артобстрела – собирай да жарь.

Доктор вздрогнул от таких слов. Ну, вот это уж вранье! Нет у них на улицах никакого мяса, всех убитых они убирают… Ну, может, не они, не горожане лично – но волонтеры.

Да, волонтеры – Божье благословение, особенно сейчас, когда власти, считай, и вовсе нет. Страшно подумать, что было бы с городом без волонтеров… Хотя может ли быть что страшней нынешнего, доктор не знал.

А волонтеры, конечно, молодцы, ничего не скажешь… Понаехали со всего света головы свои глупые подставлять. Зачем, почему? Случай явно клинический. Что это, скажите на милость, – гиперкомпенсация? Мания грандиоза? Кем они себя возомнили, раздражался Ясинский, спасителями человечества? Ведь убить могут в любой момент. И убивают.

Доктору вдруг до слез сделалось жалко молодых глупых волонтеров, за полузабытых старух, за психов и неудачников приехавших класть свои молодые жизни. Волонтеров стало жалко и себя почему-то вместе с ними, хотя никакой он был не волонтер, работал за твердую зарплату и вообще считал себя хватким и деловитым.

Эх, эх, волонтеры… Что же их тянет-то сюда? Может, жалость, великодушие… Хотя какая, к матери, жалость, какое великодушие?! Откуда ему взяться, когда вокруг такое творится: люди только что зубами друг друга не рвут, брат на брата, сват на свата… А впрочем, нет, не рвут пока что. Ну, ничего, еще не вечер, еще, пожалуй, начнут… Или не начнут, зачем зубами, из автомата проще… А если шарахнуть, например, из миномета, то вот вам сразу нужное количество мяса. Всем, даром, и чтоб никто не ушел обиженным…

Мысли все шли досадные, цинические, злые, перебивали друг друга, сваливались в кучу. Толку от таких размышлений не было никакого, одно расстройство. Но почему-то одну мысль все-таки хотелось додумать – про волонтеров.

Да, так и что же они, эти волонтеры? Великодушие, говорите, жалость, доброта… Ну-ну! Откуда бы всему этому взяться? Столько лет не было – и вдруг на тебе! С другой стороны, а ты-то сам чего, доктор Ясинский? Ты-то сам держи ответ, почему валандаешься с психами? Главный вон уехал с основной частью, должен был приехать – нет его. Ну, и ты уезжай. Не пускают с больными, уезжай сам. Жизнь-то, она ведь один раз дается. Ну да, конечно, жалко больных. Но у них ведь, между прочим, свои родственники есть, почему их тебе на шею сбросили, чего башку подставляешь? Всем спасибо, все свободны – и прочь отсюда, пока не поздно. Специалисты твоей квалификации везде нужны, с руками оторвут, психов теперь всюду полно, через одного, а то и чаще… Просто есть, которые похитрее, нормальными прикидываются, а есть попроще, от души живут, от чистого сердца бесятся. Словом, рви когти, Ясинский, пока не благословило тебя шальным осколком между глаз, поперек черепа, прямо в душу…

Что, доктор, все еще тут? Не умеешь бежать, не хочешь? А почему? Тоже великодушие, хо-хо? Или, может, клятва Гиппократа не пускает? Какая, ко псам, кля… выдумали, чего нет и не было! По клятве Гиппократа ничего у нас не делается, нет такой статьи в законе. Да и в самой клятве нет ничего про то, чтобы за психов ненормальных, от которых человечеству только урон и помрачение, врач должен жизнь свою положить… А если нет, тогда что? В самом деле, что? Не знаю что, не знаю, не знаю… Да просто страшно за них, страшно… Люди же, люди…

Тут он опомнился и увидел себя стоящим посреди аптеки, обметанными губами бормочущим слово «страшно, страшно». В аптеке было холодно, чуть теплее, чем на улице, – разнесло, видно, горячую трубу парового отопления, посекло осколками, а кафельная голубая плитка на стенах нагреву не способствовала. Провизор, не старая, но седая уже женщина в грязноватом белом халате глядела на него со страхом, видно, не узнавала. А может, испугалась, решила, что доктор сам крышей двинулся.

– Ангелина Ивановна, это я, доктор Ясинский…

Сказал как можно ласковее, спокойнее, но зубы лязгнули – раз, второй. Что за комиссия, неужели от страха? Посмотрел на часы – десять тридцать, до следующего артобстрела еще минут двадцать как минимум, а то и все полчаса. Это укры с той стороны такое выдумали, на американский манер стрелять по расписанию – хроника объявленной смерти, чтобы население заранее могло в убежище спрятаться. Но какое там заранее, у людей фитиль в службе тыла… ничего не соображают, прямо при обстреле по улицам носятся, неприятностей на филей ищут.

Да, но что же, позвольте, за лязганье зубами такое, если не страх? Доктор Ясинский ощупал себя мысленным взором, провел мгновенную диагностику и обнаружил внутри противный озноб… Гм, гм, нехорошо, батенька, совсем нехорошо. Похоже, заболел доктор, притом самым банальным образом – от переохлаждения. Дай бог, чтобы простуда обычная, а не пневмония. Впрочем, по такой погоде и в пневмонию перейти недолго. А еще говорят, что на войне не болеют, стресс в тонусе держит, надпочечники, как мотор, шебуршат. Вот вам и мотор, вот вам и не болеют. Только этого сейчас не хватало – слечь в жару, нести бред запекшимися губами…

– Ангелина Ивановна, я заказ вам оставлял, помните? И еще мне аспирину дайте, пожалуйста, – такого, с витамином «С», боюсь, не простыл ли…

Провизор глядела на него молча, плыла лицом в воздухе, мутилась. А может, он уже бредит и никакого провизора нет, а лежит он где-нибудь под забором, занесенный пургой, околевает, последним дыханием отогревает смерзшиеся ресницы? Еще один выдох, еще удар сердца, а там, глядишь, все и утихнет, сладко будет заснуть в теплой могиле из снежного пуха…

Доктор не помнил, как вышел из аптеки, крепко прижав к животу пакет с лекарствами. На улице снова завьюжила пурга. Хлестнувший в лицо ветер немного привел его в себя, доктор вспомнил, что нельзя расслабляться, надо вперед идти. Не останавливаться ни в коем разе, только вперед. А куда именно вперед и зачем, он и сам не понимал уже: закипал простудный жар в крови, обнимал мозги, кривилось и рушилось вокруг пространство.

Обеспокоенная, вышла за ним из аптеки провизор Ангелина Ивановна, секунду смотрела, как стоит доктор, покачиваясь, на крыльце, не зная, как сделать шаг. Зазвать бы его назад, отогреться, вот только не пойдет ни за что, такая беда. У доктора Ясинского характер кремень, ничего не боится: ни орков, ни укров, ни систем залпового огня. На таких, как он, земля держится. Но вот не дойдет он сейчас до больницы, упадет в снег, замерзнет, умрет – на ком держаться будет земля? Ни на ком, сорвется со своей оси, понесется в глубины космоса, такие холодные, что военная стынь южным пляжем покажется.

Оглядела Ангелина Ивановна окрестности. Как назло, вокруг одни старухи, жмутся к стенам, прячутся от пурги трусливо в старые капоры. Пользы от них никакой – сами первые заблукают в метели, будут ныть, аукать, поползут на четвереньках по мокрому снегу. Видно, придется все-таки силой доктора брать, вести обратно в аптеку. Но что ему аптека, ему постель нужна теплая, чай с медом, покой…