Винокуров полагает, что литература не может оставаться на безопасном берегу, когда бурные потоки грозят смыть завоевания человечности и вернуть мир в состояние дикости. Всегда находятся бесстрашные пловцы, которые бросаются в эти потоки и пытаются спасти самое важное от их разрушительного натиска.

Алексея Винокурова часто сравнивают с Гоголем и Булгаковым. Сравнение корректное, но это не значит, что он буквально следует этим мастерам. Точнее всего будет сказать, что он пишет так, как Гоголь или Булгаков, если бы они были нашими современниками. Это в первую очередь относится к его роману «Ангел пригляда».

Винокуровское родство с Булгаковым здесь проявляется не в том, о чем он пишет, а в том, как он решает художественные задачи. В «Ангеле пригляда» сталкиваются стихии двух главных булгаковских книг – «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты». Это стихия войны и стихия чудесного сошествия на Землю сверхъестественных сил. Но если у Булгакова в Москве появляется гвардия Сатаны, то у Винокурова на землю сходит архангел Михаил.

Такая тема может показаться неподъемной. Как решить ее так, чтобы она не опошлилась, не превратилась в пародию, в боевую фантастику? Удивительным образом Винокурову это удается. Возможно, потому, что интересуют его не чудеса и не мистика, как таковая, а, цитируя Ницше, «человеческое, слишком человеческое». Человек на войне, темные закоулки власти, подлость и противостоящее ей самопожертвование – вот о чем «Ангел пригляда». Но и не только об этом.

Винокуров использует элементы сатиры и фантастики, чтобы дистанцироваться от окружающей действительности и тем точнее увидеть ее объективную картину. Он виртуозно балансирует между реальным и фантастическим миром – они тесно переплетены, реальность узнаваема и одновременно фантасмагорична, так что не всегда понимаешь, где кончается одно и начинается другое. Этот гофмановский метод двоемирия, когда так до конца и не ясно, имеем ли мы дело с пациентами сумасшедшего дома или с могущественными сверхъестественными существами.

В конечном итоге это книга о борьбе добра и зла и о том, кто в этой борьбе наши союзники, а кто – противники перед лицом неуклонно надвигающегося Армагеддона.

Все, кто читал Винокурова, отмечают совершенно особенный характер его работы с языком. Впрочем, выражение «работа с языком» для этого писателя так же подходит, как для ловчего сокола подходит выражение «работа с воздухом». Он не работает с языком, иногда кажется, что он сам и есть язык. Вспоминается Бродский, говоривший о том, что поэт есть орудие языка. В полной мере, очевидно, это определение подходит и к некоторым прозаикам.

В подтверждение высказанного приведем цитату из отзыва Виктора Шендеровича: «Винокуров владеет тайной живого письма, когда читателя примагничивает некая музыка внутри текста. А еще – сила авторского чувства. Сверх же того действует на читателя та самая, тысячи раз прошедшая реинкарнацию на бумаге, энергия заблуждения, которая заставляет автора думать, что его слово может что-то исправить в этом раз и навсегда вывихнутом мире».