Эмансипация женщин вдохновила идеологию практически всех социалистических стран. Франко-русская революционерка Инесса Арманд произнесла ставшие знаменитыми слова: «Если освобождение женщин немыслимо без коммунизма, то коммунизм немыслим без освобождения женщин». Хотя между странами наблюдались важные различия, и ни одна на практике не достигла полного равенства, эти государства действительно вложили огромные средства в образование и обучение женщин и их продвижение в профессии, где прежде господствовали мужчины. Понимая требования репродуктивной биологии, они также старались социализировать домашний труд и воспитание детей, создав сеть государственных яслей, детских садов, прачечных и кафе. Длительные декретные отпуска с сохранением рабочего места и льготы на детей позволили женщинам обрести по крайней мере подобие баланса между работой и семьей. Более того, государственный социализм XX в. улучшил материальные условия миллионов женщин; материнская и младенческая смертность снизились, увеличилась продолжительность жизни, практически исчезла неграмотность. Приведу лишь один пример. Большинство албанских женщин были неграмотны до принятия социализма в 1945 г. Всего через десять лет все население страны моложе 40 лет умело читать и писать, а к 1980-м гг. половину студентов албанских университетов составляли женщины[11].

Каждая страна следовала собственной политике, но в общем социалистические правительства уменьшили экономическую зависимость женщины от мужчины, сделав мужчин и женщин равноправными получателями услуг социалистического государства. Эти меры помогли отвязать любовь и интимные отношения от экономических соображений. Если женщины имеют собственный источник дохода, а государство гарантирует социальную защищенность в преклонном возрасте, в случае болезни или инвалидности, у женщин нет экономических оснований сохранять сопряженные с насилием, неудовлетворяющие или по иной причине нездоровые отношения. В таких странах, как Польша, Венгрия, Чехословакия, Болгария, Югославия и Восточная Германия, экономическая независимость женщин вылилась в культуру, в которой личные отношения могли быть освобождены от влияния рынка. Женщинам не приходилось выходить замуж за деньги[12].

Разумеется, как видно из опыта Восточной Европы, не следует игнорировать оборотную сторону. Права женщин в странах Восточного блока не включали заботу об однополых парах и носителях гендерной неконформности. Аборт являлся основным способом регулирования рождаемости в странах, где его можно было сделать по собственному желанию. Большинство государств Восточной Европы активно подталкивало женщин к материнству; в Румынии, Албании и сталинском СССР женщин вынуждали сохранять нежеланных детей. Правительства в социалистических государствах подавляли обсуждение проблем сексуальных домогательств, домашнего насилия и изнасилований. Кроме того, несмотря на старания вовлечь мужчин в работу по дому и уход за детьми, мужчины противились этому. Многие женщины испытывали двойной гнет обязательного официального трудоустройства и домашних забот, что превосходно описано в блестящей повести Натальи Баранской «Неделя как неделя». Наконец, ни в одной стране права женщин не продвигались как проект в поддержку женского индивидуализма или самореализации. Вместо этого государство поддерживало женщин как работников и матерей, чтобы они могли полнее участвовать в коллективной жизни страны[13].

После падения Берлинской стены в 1989 г. новые демократические правительства быстро приватизировали государственные активы и демонтировали системы государственной социальной поддержки. Мужчины в этих новорожденных экономиках сохранили свою «естественную» роль главы семьи, а женщинам предлагалось вернуться в дом в качестве матерей и жен на обеспечение мужей. По всей Восточной Европе националисты после 1989 г. утверждали, что капиталистическая конкуренция освободит женщин от приснопамятного двойного бремени и восстановит семейную и общественную гармонию, позволив мужчинам вернуть свою маскулинную власть в качестве кормильцев. Однако это означало, что мужчины вернули финансовый контроль над женщинами. Например, знаменитый историк-сексолог Дагмар Херцог в конце 2006 г. переговорила с рядом мужчин в возрасте около 50 лет из Восточной Германии. По их словам, их очень раздражало, что женщины Восточной Германии имели такую сексуальную самодостаточность и экономическую независимость. «Деньги были бессильны. Несколько лишних восточногерманских марок, которые мог заработать доктор по сравнению, скажем, с артистом театра, абсолютно ничего не давали, объясняли они, в соблазнении или удержании женщины, как это позволяла зарплата врача на Западе. “Нужно было быть интересным”. Какая досада! “Сейчас, в объединенной Германии, у меня как у мужчины гораздо больше власти, чем когда-либо было в эпоху коммунизма”, – признался один из восточных немцев». Более того, после публикации моей колонки в The New York Times «Почему женщины при социализме имеют лучший секс» я дала интервью Дагу Хенвуду в его радиопрограмме Behind the News. Одна слушательница, 46-летняя женщина, родившаяся в Советском Союзе, прислала на адрес шоу электронное письмо, где писала, что я «попала в точку» в своем рассмотрении романтических отношений в «прежней стране», в ее терминологии, «а также в том, как мужчины властвуют над женщинами с помощью денег здесь [в Соединенных Штатах]»[14].

Крах государственного социализма в 1989 г. создал идеальную лабораторию для изучения влияния капитализма на жизнь женщин. Мир мог наблюдать за тем, как вместо плановой экономики рубля возникли свободные рынки и как это сказывалось на различных категориях работников. После десятилетий дефицита жители Восточной Европы с готовностью променяли авторитаризм на обещание демократии и экономического благополучия, открыв свои страны для западного капитала и международной торговли. Однако обнаружились непредвиденные издержки.

Уничтожение однопартийного государства и принятие политических свобод оказалось неразрывно связано с экономическим неолиберализмом. Новые демократические правительства приватизировали государственные предприятия, расчищая место для конкурентных рынков труда, где производительность определяла бы заработную плату. Ушли в прошлое длинные очереди за туалетной бумагой и покупка джинсов на черном рынке. Впереди замаячил великолепный потребительский рай без дефицита, голода, тайной полиции и трудовых лагерей. Однако по прошествии почти трех десятилетий многие жители Восточной Европы все еще ждут блестящего капиталистического будущего. Остальные оставили всякую надежду[15].