Даже глаза прикрываю, — он давит. Давит одним своим присутствием, так, что подкашиваются ноги. А сердце выпрыгивает из груди, несмотря на то, что все остальное в теле будто парализует.

Он всегда был таким, — подавляющим, жестким, и даже говорить ему ничего не нужно, только посмотреть. А сейчас… Когда вот так напирает, когда давит и приказывает, сжав челюсти, напоминая медведя, который зарычит и разорвет одним легким движением.

Даже голова слегка кружится, хочется сжаться в комочек и расплакаться. А лучше, — как в детстве, закрыть лицо руками и представить, что ты в домике и тебя никто не видит, — тогда есть шанс, что этот разъяренный зверь пройдет мимо.

Но, увы, реальность не способна меняться только от одного нашего желания!

— Я не буду твоей, Санников. Никогда.

Несмотря ни на что, заставляю себя встрепенуться. Сжимаю кулаки и вздергиваю подбородок. Пусть не думает, что ему удалось со мной, как и с другими. Пусть знает, что на меня не действует ни его хриплый голос, от которого млеют его расфуфыренные куклы, падая перед ним штабелями и тут же, по щелчку, раздвигая ноги, ни его тяжелый взгляд, от которого даже крепкие с виду мужики готовы наложить в штаны и соглашаться на все его, даже самые нелепые и невыгодные для них условия.

— Правда? — его стальные глаза наполняются насмешливыми искорками, но несмотря на иронично поползшие вверх брови, челюсти сжимаются еще сильнее.

— София… — его голос вдруг совершенно меняется, становится тихим, совсем не резким, тягучим, а в глазах на миг мелькает… Что-то такое, чего такие, как Санников не способны испытывать в принципе. По сути своей.

Даже не интерес, какой-то сумасшедший голод вперемежку с безумным полыханием страсти и… нежности?

Лишь на миг, а, может, мне и показалось.

Я громко, судорожно сглатываю, когда он просто проводит пальцем по моей шее, — от подбородка вниз.

Простое движение, а меня как будто прожигает огнем. Так мощно, что даже все внутренности опаляет. Как будто и не человек он вовсе, а самый настоящий демон, под кожей которого бурлит огонь или бушующая лава. Разве может от человека исходить такой жар?

— Не трогай меня! — упираюсь в его каменную грудь обеими ладонями. Только ведь ему это, что укус комара, или еще незаметнее. Чувствую, как под руками играют стальные мышцы, и хочется еще больше отпрянуть, отдалиться, да вот только некуда.

Но Санников, на удивление, делает шаг назад.

Его глаза темнеют, буквально превращаясь в пламя почерневшего серебра.

— Ты будешь моей, София, — рвано, угрожающе и безумно уверенно произносит он, скрещивая руки на груди. — Ты уже моя. И будешь ублажать меня всеми возможными способами, где я захочу и когда захочу.

— Не твоя, Санников, — резко качаю головой.

— И никогда не буду.

Это бред. Бред. Повторяю себе, измученно опираясь головой о створку двери.

Мы ведь живем в цивилизованном мире!

Нет, Санников, конечно, после всего, что мне наговорил, далек от цивилизации, но все же… В конце концов люди же, кроме него, есть вокруг! Он должен одуматься! Или кто-то должен его остановить! Двадцать первый век, Европа! Людей не продают и не покупают!

— Стас… — судорожно вдыхаю приоткрытым ртом воздух, облизывая пересохшие губы. — Эта шутка затянулась, — очень стараюсь, чтоб хотя бы голос не дрожал, тогда как руки совсем меня не слушают. Но все — таки мне удается расстегнуть колье, хоть и не с первой попытки, — дрожат они все же неслабо.

Он же должен прийти в себя? Должен меня услышать?!

Снова встряхиваю головой, отгоняя от себя наваждение. Нет, ну, на самом деле, — так же не бывает!

Челюсти Санникова сжимаются. А глаза скользят по моим губам, прожигая, от взгляда этого тяжелого меня будто током бьет. Ощущение, что я даже вижу напряженные вздувающиеся вены на его руках через рукава дорогого пиджака.

Беззастенчиво опускает взгляд ниже, так красноречиво проходясь по груди, останавливаясь на сосках, спускаясь на живот и … еще ниже, что я не просто чувствую себя раздетой. Такое ощущение, что Санников меня прямо сейчас имеет во всех позах.

Вздрагиваю, чувствуя, как резко подгибаются ноги, а руки начинают уже не просто дрожать, а таки трястись. Даже думать не хочу, что он там себе представляет. И почему с его губ слетает что-то среднее между хрипом и рычанием, тогда как глаза четко останавливаются в области моего лобка.

И ведь самое отвратительное, что смотрит он на меня совсем не как на человека, на девушку. Как на кусок мяса, как шейх на свою наложницу.

Со стуком, что кажется мне оглушительным, бряцаю по столу снятым наконец колье.

Он не реагирует, никак. Все так же молча буравит меня взглядом, от которого я одновременно холодею и полыхаю от жара.

Руки дрожат неимоверно.

Чувствую себя загнанной в ловушку.

— Вот то, что ты купил на самом деле, Стас, — произношу, очень стараясь, чтобы мой голос звучал сейчас твердо. — Колье, не меня. А я — свободный человек и сейчас уйду. Выйду в эту дверь и мы больше никогда не увидимся.

И снова никакой реакции.

Санников как будто замер.

Окаменел.

Только глаза полыхают.

Жаром, искрами, какой-то ненормальной ядовитой страстью. Ярость, разочарование, — тут столько всего намешано, что и не разобрать. Но от этого коктейля меня колотит еще сильнее. Будто ножами пронзает.

— Я ухожу. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Распрямляю спину, крепко сжимаю кулаки, впиваясь в кожу рук ногтями.

Почему он так странно реагирует?

Я была готова спорить, отбиваться от его едких слов. Была готова даже к тому, что он снова прижмет меня своим огромным телом, не давая вырваться. Что придется сопротивляться, быть может, даже закричать или укусить, чтобы вырваться.

Но он лишь молчит и его руки по-прежнему скрещены на груди.

Хотя я вижу, как подымается его грудь. Яростно. Хоть и бесшумно. Как сжаты его руки в кулаки, на них напряжена каждая вена. И эти желваки, крепко сцепленные челюсти.

Санников в ярости. Полной и абсолютной. Глаза метают злые молнии. Обманываться на этот счет могли бы лишь те, кто с ним незнаком. А я, увы, достаточно его знаю, чтобы понимать это.

А в ярости он способен на что угодно. Это я тоже знаю.

— Ты же понимаешь, что все это бред, — зачем-то продолжаю говорить.

Наверное, для того, чтобы хоть как-то образумить. Достучаться. Заставить его хотя бы на время очнуться.

У Санникова слишком много средств, слишком много власти. И силы. Если психанет, забросит меня сейчас себе на плечо и никто его не остановит. Утащит к себе и больше не отпустит.