Гарри снова повернулся к другу и столкнулся с изучающим пристальным взглядом.

– Было бы здорово никого не любить… – вдруг сказал Уэйд. – Не то чтобы совсем без эмоций, просто без проникновения, понимаешь? По касательной. Любить – слишком больно. Когда любишь, постоянно думаешь о смерти…. Это невыносимо. Крис рассказывала, что думала о смерти матери с пяти лет, изводила себя, плакала каждый раз. Ей было пятьдесят восемь, когда та умерла. Крис никогда не признается, но здесь было бы уместно слово «наконец»…. Во всяком случае, для меня уж точно, ведь я знал, сколько лет она уже несет этот предтраур, оплакивает заранее. И по мне тоже она плакала… я знаю. Ты думаешь о смерти Рут, Гарри? Или о смерти Джинни?

Тот вскинул брови.

– О Рут – да, о Джинни – нет. В моем мозгу, друг, всё должно быть в порядке очереди. Правильно. А когда дети умирают вперед родителей – это неправильно.

– Но такое случается постоянно… – возразил Уэйд.

– Да, верно. Сплошь и рядом. Но это неправильно. Может, кто-то где-то ошибся? Без вмешательства человека, мир был задуман гармоничным. Жизнь и смерть тоже должны быть гармоничными.

– Без вмешательства человека… – напомнил Уэйд.

– Угу, – кивнул Гарри. – Но я думаю, что ничего не происходит просто так, и родителям таких детей есть, что рассказать. Я почти уверен в этом.

– Или мы все – просто куски мяса…. Кому-то сегодня везет, а кому-то, следовательно, нет. Тоже гармония, да ведь?

Гарри хмыкнул.

– Может…. Но я не хочу так думать. Мне не нравится эта мысль. Хотя она абсолютно лишена иллюзий, что практически ее доказывает, но… я прикладываю максимум усилий каждый божий день, чтобы отогнать ее подальше… и я планирую продержаться так еще некоторое время.

– Извини. Я не хотел искушать тебя сомнениями.

– Да уж… я бы назвал это подляной. Зная, какой я чуткий и нежный внутри….

– Не знаю-не знаю… фраза о том, что преподобный Роули может надрестать смерть была не особо чуткой…

Гарри хохотнул, кивая:

– Да, не чуткой. Но я просто хотел проверить есть ли там внутри еще чуточка Уэйда, которого я знал.

Тот слабо улыбнулся:

– Проверил?

– Да, друг, проверил. Всё на месте.

Уэйд допил виски и обернулся в зал. Кроме них оставались только братья Белен, но и они, похоже, уже расплачивались. Уэйд взглянул на часы, которые, кстати, ему подарила Кристин и вспомнил про свою идею, собрать все вещи, связанные с ней и посмотреть, что это даст… что он почувствует. Отзовется ли? Обрушиться ли волна новой боли или, напротив, сердце размякнет и согреется в воспоминаниях, словно укутавшись в шерстяной плед? Сейчас же он не чувствовал абсолютно ничего, кроме тяжести в голове и разочарования. Такое бывает, когда хочешь напиться, а не выходит.

Без четверти двенадцать.

– Дик должен закрываться….

– Сегодня он будет работать до последнего клиента. – покачал головой Гарри и испытующе глянул на бармена, который похоже всё слышал и теперь поджал губы в смиренном согласии.

– Да брось…. Тебя самого давно уже ждут дома. Я не позволю тебе просидеть здесь всю ночь.

– Да нет, это ты брось. – отозвался Гарри. – Ты тоже моя семья, Уэйд. Я люблю Рут, но если уж на то пошло, то тебя я знаю гораздо дольше.

Уэйд покачал головой, вспомнив, что именно в этом ключе думал о дочери совсем недавно. Как же они похожи! Удивительно просто! Но всё же где-то в глубине души он злился на дочь, хоть и считал себя самодостаточным родителем – отсюда и несколько жестковатые выводы в адрес Дины. Хотя давно пора смириться с тем, что твой ребенок может жить совершенно иначе, и опыт твой для него не представляет ни малейшего интереса.

– У тебя прекрасная любящая семья, не поступай с ними плохо. – покачал головой Уэйд.

– Рут поймет.

– Да, поймет… но это ни к чему, правда? Да и напиться сегодня мне, видимо, не удастся, а именно за этим я сюда и пришел. Хотя и получил гораздо больше, чем рассчитывал, благодаря тебе, Гарри. Ты разговорил меня… и даже рассмешил. Так что этот вечер можно запросто считать удачным. Правда. То, что положено делать лучшему другу в подобной ситуации, тебе удалось на ура. – Уэйд достал бумажник из заднего кармана – тоже, кстати, подаренный Крис, и положил на стойку купюру.

Гарри последовал примеру.

– Я провожу тебя.

– Старик, я же не девчонка… – возразил тот, вставая. – Не жди, что я приглашу тебя на кофе.

– Чего это?

– Ничего это. – огрызнулся Уэйд, чуть улыбнувшись, и с этим они, пошатываясь, вышли из бара с самым дурацким названием за всю историю питейных заведений, в котором провели большинство вечеров в своей жизни. Кристин любила это место. Уголок настоящей английской культуры, но напрочь лишенный пасторали и чванства, хотя сюда приходили и семьями.

Ночь стояла теплая. Небо чистое и звездное. Луна таращилась подбитым глазом. Красота и романтика. Все-таки обидно умирать летом. Эта мысль снова вернула Уэйда в нужное настроение, и когда они зашагали по Парковой, он сказал:

– Мне кажется, если повторять про себя «мы умрем» очень часто, каждый день, а может и час, то оптимизма и разума в этом мире прибавится. Рано или поздно, но слова доберутся до мозга, и мы станем счастливее. Когда ты знаешь, что умрешь, то становишься свободней, чем когда-либо, тебе не кажется? Смерть развязывает руки. Как бы счастлив был бы мир, если бы все доподлинно знали, что скоро умрут…. Ты только представь.

– Уэйд, я хочу еще раз повторить свой вопрос, который уже задавал – я должен беспокоиться?

– Да, должен. – Уэйд бросил на него взгляд, сравнимый с сигнальной ракетой. – А еще о Джинни, о Рут и, вообще, обо всех, до кого тебе есть дело. Каждый день, потому что рано или поздно это случиться и с тобой. Мы все умрем и, возможно, раньше, чем ты сам. И тогда тебе понадобиться вся твоя философия, и дай Бог, чтоб ты не был один…. Это я понял совсем недавно.

Гарри ничего не сказал на это. А что тут скажешь? Ты прав, дружище? Но только не надо об этом говорить. Потому что я на грани долбанного катарсиса! Мне страшно до одури! За всех, за себя, даже за Йозефа-мать-его-Клерка, но главное – за тебя. Так что помалкивай! Держи при себе эту правду и возвращайся, как ни в чем не бывало! Потому что ты составляешь мою вселенную! И без тебя она начнет рушиться!

Так они и шли, пока Уэйд не остановился на подъездной дорожке дома № 37.

– Ты точно в порядке? – спросил Гарри, уперев кулаки в бедра.

– Ну слушай… может, поцелуешь меня еще? – скривился Уэйд. – А то, по-моему, весь вечер к этому и идет.

– А что… – задумался Гарри, изобразив на лице некое подобие страсти, и придвинулся вплотную. – Если это поможет?

– Иди в ад, извращенец! – Уэйд оттолкнул того от себя.