Вот и теперь ей остро захотелось, чтобы невесть что изображающая из себя подруга вернулась из своего Большеграда такой, какой была в тот день, – обезображенной, облитой грязью с головы до ног, вопящей, рыдающей.

Но говорить это, разумеется, не следовало.

– Конечно, поглядим, – сказала Снежана ровно.

– Ладно, Снежка, я перед дорогой поесть хочу, – сказала Лёка. – Ты суп будешь?

Снежана встала.

– Нет, подруга, у меня дела, – ответила она. – Надо Преображенского догнать, а то он еще к моим попрется, скажет, что я потерялась. А зачем предков лишний раз волновать? Давай обнимемся, что ли, на прощанье!

Они обнялись. Низенькая полненькая Снежана уткнулась Лёке лбом в мягкую щеку.

– Я буду по тебе скучать, – сказала она.

– Я тоже, – сказала Лёка.

– Не ври, ты не будешь! – Снежана отстранилась от подруги и отошла на шаг. – Нужны мы тебе, как рыбке зонтик!

– Не дури, – сказала Лёка. – Я тебе письмо напишу.

Она была совершенно уверена, что никаких писем писать не будет.

– Буду ждать, – ответила Снежана.

Она не сомневалась, что никакого письма не дождется.

Подруги простились. Снежана ушла.

Лёка прошла на кухню и принялась за суп. До Большеграда ехать несколько часов, и нужно было плотно поесть. Не хватало еще, чтобы ее укачало!

Мама не отрывала от дочери скорбных глаз.

– Уже со всеми простилась? – спросила она.

– Нет, еще Васька должен прийти! – ответила Лёка, жуя. – Он мне чемодан до автовокзала донесет.

– Ну да, конечно, – кивнула мама. – Я пойду одеваться.

– Надень вишневую юбку, – предложила Лёка. – Тебе в ней лучше, чем в зеленой! И жакет в клеточку. Будет очень нарядно!

4

Вася Шишкин пришел за полчаса до отхода автобуса – как и обещал. Это был невысокий, крепкий, почти квадратный юноша с некрасивым, но выразительным, очень открытым и честным лицом. А сейчас Вася грустил и не скрывал этого. Еще бы – уезжала Лёка!

– Ну что, Оля, ты готова? – спросил он, отводя глаза.

– Готова, – ответила та. – И не смей называть меня Олей. Знаешь же – не люблю!

– Ну да, – согласился Вася. – А Елена Георгиевна с нами идет?

– Конечно, – ответила Лёка. – Но мама еще не собралась. Копается, как всегда! Пойдем во двор, подождем ее там.

Они вышли из дома. На крыльце Вася закурил. Курил он лет с семи.

– Ты твердо решила ехать? – спросил он, затягиваясь крепкой сигаретой без фильтра.

– Еще и ты? И ты будешь меня отговаривать?! – взвилась Лёка. – Вот уж от кого, а от тебя не ожидала!

Вася поморщился.

Они были знакомы всю жизнь. Их отцы вместе служили в милиции, дружили, дети у них родились в один год. Когда детишкам было по пять лет, отцы спьяну поссорились во время празднования Первомая. Ссора была жаркой, как частенько бывает между закадычными друзьями, и мужики схватились за служебные пистолеты. На стене Лёкиного дома навсегда осталась отметина от пули – это отец Васи стрелял в отца Лёки и промахнулся. Его друг оказался белее метким – попал сразу в сердце.

Отца Васи похоронили, а отца Лёки отправили на особую милицейскую зону. Такое стечение обстоятельств могло сделать Лёку и Васю врагами, но не сделало – не прошло и года, как отец Лёки умер в колонии – сгорел от тоски, раскаяния и туберкулеза. Получалось, что злосчастная ссора осиротила обоих, и дети ощущали себя почти братом и сестрой.

В школе они учились в одном классе, сидели за одной партой. От отцов у них остались несколько фотографий, две милицейские фуражки, две пары погон, две кобуры и две пары наручников с ключами. Почему кобуры и наручники не забрали, навсегда осталось загадкой. Видимо, помешала шумиха вокруг этой истории – тогда своих мест лишилось много милицейских чинов. Начальство долго разбиралось, долго искало виновных, проверяющие приезжали из самой столицы! В горячке разбирательств о таких мелочах, как наручники, попросту забыли. Зато осиротевшим детям осталась память об ушедших отцах. Вещи остались там, где произошла трагедия, – в доме Лёки. Лёка и Вася часто доставали их и подолгу рассматривали. Потом наручники заржавели, потерялся один ключ и одна кобура, но все равно эти вещи связывали мальчика и девочку, как связывают общие святыни.

Никто не знал Лёку так, как Вася, и ни с кем она не была так откровенна, как с ним. Никому другому в мире она так часто не поверяла свои мечты, и никто другой не мог так отчетливо понимать – в городке Штыбово ее желания неосуществимы.

Также Вася с раннего детства знал – Лёка упряма, и если что-то надумает, переубедить ее нереально. И все-таки он решил попытаться, хотя бы для того, чтобы потом не жалеть об упущенном последнем шансе.

– Лёка, я просто подумал – а вдруг у тебя ничего не получится? – задумчиво сказал Вася. – Прикинь, какая будет лажа – уехать в такую даль и там обломаться? А ведь и здесь можно жить вполне клёво!

Лёка внимательно посмотрела на друга.

Конечно, он любил ее, любил преданно, давно. Он даже дрался с теми, кто, по его мнению, Лёку обижал. В детстве Вася был худенький и ему постоянно доставалось, но драться за Лёку он не переставал.

Он никогда не говорил с Лёкой о любви, но ему и не надо было говорить – Лёка знала. И если счастье в любви наступает тогда, когда люди друг друга понимают, то для Лёки не могло быть лучшей пары, чем Вася.

Но он был таким простым, таким обыкновенным! Он совсем не подходил звездочке местного значения, которой считала себя Лёка. И к тому же Вася был ниже своей единственной на целую голову!

– Вася, мы же с тобой сто раз говорили! – начала Лёка. – Ну, посмотри, где я живу и что меня окружает! Здесь самая зачуханная окраина самого тухлого городка на свете. У меня даже соседи только с одной стороны!

Это было правдой – дом Лёки находился на самой крайней улице Штыбова и был на этой улице последним. Только с одной стороны рядом с ним были дома – справа. Напротив дома была дорога, и сразу за ней начинался старый заброшенный карьер. Слева и сзади от дома был пустырь, а за ним городское кладбище. На этом кладбище Лёка и Вася провели в детстве много часов – ловили ужей и, когда стемнеет, ежиков.

– Ну при чем здесь соседи? – поморщился Вася.

– Ну я же тебе тысячу раз объясняла! – сказала с досадой Лёка. – Здесь, в этом захолустье, жизнь тянется, как кисель. А я хочу туда, где жизнь кипит, понимаешь? Вот Большеград – там миллион людей, прикинь? Захотел пообщаться с поэтами – там есть поэты. Захотел с актерами – там есть актеры…

– Ты ж вроде на биологический идешь? – уточнил Вася.

– Да, и что?

– А при чем актеры к биологии?

– Не перебивай меня, ладно? – попросила Лёка. – Какая разница, куда поступать? Я поступаю на биологический потому, что выиграла городскую олимпиаду по биологии. Выиграла бы по математике, поступала бы на математический. Для меня это неважно. Главное, чтобы город был большой-пребольшой! Я тебе столько раз говорила – и поэты есть, и актеры… А захотел с музыкантами задружиться – есть там и музыканты! Там столько людей клёвых – красивых, богатых, успешных! Я хочу в этот мир, усек? И у меня все получится! Но если и не получится, то лучше мне поехать туда и, как ты говоришь, «обломаться», чем остаться здесь. Если я останусь, то буду всю жизнь корить себя за то, что даже не попробовала! Как ты можешь этого не понимать, ты, лучший из моих друзей?!