Лолич обогнул костер и встал перед женщиной, как будто хотел заслонить ее от чужого взгляда.

— Гордана… — пробормотал он неуверенно.

Она взяла его руку в свою.

— Гордана… — повторил он еще тише и попытался изобразить улыбку. — Я не один. — Лолич кивком головы показал на Лабуда. — Видишь, гостя привел.

Гордана поспешно встала, легким движением оправила одежду, сняла с плеч вязаный платок и, подняв руки, поправила прическу. В таком положении она оставалась несколько секунд, с удивлением вглядываясь в пришельца. Она ощутила вдруг, что губы ее пересохли. Несколько раз их взгляды встречались, как встречаются ласточки в полете — чуть коснутся крылышками друг друга и снова разлетаются в разные стороны. Лабуд еще издали узнал Гордану и сейчас с огромным трудом контролировал себя. Ему казалось, что она совсем не изменилась. Та же величественная осанка, те же красивые черты лица, то же чарующее сияние больших глаз — словно время проходило стороной и бережно хранило ее молодость.

— Я тебя давно жду, чего только не передумала, — сказала Гордана Лоличу.

Лабуд подумал, что ее слова относятся и к нему, него сердце сильно забилось.

«Она работает со мной в одной газете, — молнией пронеслось в мозгу Лабуда. — Мы часто вместе ездим и пишем репортажи». Он стоял всего в нескольких шагах от костра и не спускал взгляда с Горданы. «Почему же Пейо не сказал сразу правды? Зачем лгал? Я бы немедленно ушел. Человек, хоть однажды потерпевший поражение, становится понятливее…»

Хотя, по совести говоря, это поражение было трудно понять и признать. И может быть, именно потому, что он не сразу осознал весь трагизм своего положения, Лабуд не повернулся и не ушел. Гордана находилась, казалось, так близко, совсем рядом, их разделяли каких-то два-три шага, а на самом деле между ними пролегла пропасть. Он стоял опустив голову, не в силах посмотреть в ее глаза, затененные длинными ресницами. Ноги и руки у него словно окаменели, мысль замерла, горло сжимала холодная невидимая рука, в груди нарастал тяжелый, болезненный вздох. Долгие годы мук и одиночества, проведенные в мыслях о ней, сейчас приобрели некий трагический оттенок. Надежды рушились. Как ждал он этой встречи, сколько строил разных планов, и вот теперь в мгновение ока все обратилось в прах. Лабуду было ясно, что он забыт; он видел, что вернуть прошлое нельзя, а его чаяния оказались иллюзией. Осознание случившегося потрясло его, лишило последних сил. Он был так поражен этой изменой, что растерялся.

«Потерять в жизни все, а теперь расстаться и с последней мечтой! — думал про себя Лабуд, чувствуя, как на глаза навертываются слезы. — Она меня даже не узнала. Как можно забыть такую любовь?»

Ему казалось, что его бросили в безвоздушное пространство, где не на что опереться. Все вокруг было чужим, нереальным, далеким.

— Ты все еще не узнаешь его? — довольным голосом спросил Пейя Гордану, кивая в сторону Лабуда.

Гордана недоуменно посмотрела на мужа, словно ожидая, что он скажет еще что-нибудь. Лабуд перехватил ее взгляд и неожиданно для себя отступил в темноту. Теперь он окончательно поверил, что Гордана не узнала его. Время выветрило любовь, думал он, предало ее забвению, оставило от нее лишь жалкую тень.

— Вот так-то, — машинально произнес он из темноты. — Приятно было повидаться, а теперь мне пора идти, — собрав все силы, сказал он. Слова застревали у него в горле, будто колеса грузовика в вязкой грязи проселочной дороги. — Я должен идти, — после короткого замешательства повторил он. — Отсюда дорогу я хорошо знаю, да и дома наверняка ждут.

Услышав голос Лабуда, Гордана насторожилась и посмотрела в его сторону.

Лолич, будто и не слышал последних слов Лабуда, снимал с себя охотничье снаряжение и укладывал его в машину.

— Уже поздно, до свидания, — произнес Лабуд, однако не тронулся с места и лишь сильнее оперся на палку обеими руками.

— Конечно, иди, ты ведь давно не был дома, — сразу оживился Лолич. — Не смею удерживать тебя.

«Так будет лучше, — думал он. — Пусть Лабуд так же неожиданно исчезнет, как и появился».

— Правда, я думал, что ты немного побудешь с нами, но раз тебе надо идти…

— Кто знает, может быть, опять придется свидеться, — холодно и презрительно прервал его Лабуд.

— Все бывает… может быть. Земля круглая. Если хочешь, могу подвезти до деревни на машине, мне это совсем нетрудно.

Лабуд нервничал. Ему очень хотелось еще раз взглянуть на Гордану, может быть в последний раз. Она стояла сейчас немного в стороне от костра, и Лабуд подумал, что она намеренно скрывается от него.

Гордана же чувствовала себя так, словно никак не могла пробудиться от долгого сна. Ее мысли блуждали в далеком прошлом, которое уже стало понемногу забываться. Одно лишь воспоминание о том времени вызывало у нее горечь и боль. Но с каждой минутой возникшая ситуация становилась ей понятнее, однако она все еще колебалась. Вслушиваясь в усталый, измученный голос, доносившийся из мрака, Гордана чувствовала, что все ее тело охватывала дрожь. Где-то в самой глубине ее существа возникло неосознанное беспокойство, ее бросало то в жар, то в холод. И вдруг ее осенило. Это же Лабуд, ее Лабуд находится здесь перед ней. Сомнений больше не было: это тот человек, с которым связана лучшая часть ее жизни, наполненная чистотой помыслов, молодостью, мечтами, нежностью, любовью.

На мгновение ей стало стыдно за свое предательство, за измену, но это ощущение быстро прошло. Сейчас она видела лишь Лабуда, его постаревшее бородатое лицо, беспокойные сверкающие глаза, его грубоватый профиль с четкими линиями лба, носа, подбородка и толстых губ, слышала лишь его сильный озябший голос, который всегда знала твердым и спокойным. Для нее больше ничего не существовало.

«Это он, Милан! Это его голос, его лоб, его губы, — шептала про себя Гордана, борясь с охватившим ее волнением. — Он жив, жив… Это главное… Почему он замолчал?»

Несколько мгновений она смотрела на него глазами человека, который в самый последний момент нашел в себе силы избежать столкновения автомобилей и еще не освободился от полушокового состояния.

— Милан, откуда ты здесь?! — не владея больше собой, воскликнула она и едва не бросилась ему на шею. — Я никогда, никогда не переставала о тебе думать.

Ее распахнутые для объятия руки замерли на полпути, и лишь кончиками пальцев она легко провела по его щекам, губам, подрагивающей бороде. Она видела перед собой совсем другого Лабуда — потерянного, больного, постаревшего, и сердце ее наполнилось болью. Почувствовав его губы на своих ладонях, Гордана очнулась.

— Как