– В нем и впрямь есть что-то роскошное, – сказала Мелани Пербрайт. – Могу представить, как в Штатах он кружит головы в женских клубах. Интересно, он когда-нибудь думал о лекционном турне? И опять же, странно, что он так и не женился.

– Да, на то как будто нет причин, – согласился ее муж. – Интересно, нет ли чего между ним и Минни Форсайт? Но, возможно, на него давит груз второго имени. Тяжело, наверное, зваться Байроном. Приходится, знаете ли, соответствовать.

– Вы так думаете? – с обычной скромной улыбкой спросил Жан-Пьер ле Россиньоль.

– Для француза, возможно, это и не имеет значения, – очень серьезно откликнулась Мелани.

– Имя, по сути, значения не имеет. Мужчина может иметь сколько угодно романов, как бы его ни звали.

– А о каких-нибудь романах профессора Мейнуоринга вы слышали? – спросила Мелани тоном человека, жаждущего научной информации. – От слухов ведь никуда не денешься.

Жан-Пьер пожал плечами, и уголки рта у него опустились в гримасе, намекавшей на кладезь тайных знаний. Но он промолчал.

– В целом кажется, что это англичанки замуж не выходят, – продолжала Мелани. – Было бы интересно знать, почему именно?

– Ты еще спрашиваешь? – Жан-Пьер обвел глазами комнату. – Для начала их слишком много.

– Да, это проблема. Много чего можно сказать в пользу полигамии.

– Но некоторых никто не захочет взять даже вторичной женой, – вставил Брэндон.

– В том ли смысле ты употребил термин «вторичная жена», дорогой? – спросила Мелани. – У него может быть довольно специфическое значение, знаешь ли.

– Только послушай ее! – шепнул, поворачиваясь к своему другу Марку, Дигби. – Неужто она просто отдохнуть не в состоянии? Может, стоит перемолвиться словечком с профом Мейнуорингом?

– Перемолвиться словечком? О чем нам с ним говорить? По-моему, ни у кого не может быть меньше общего, чем у нас троих.

– Ну, я просто о светской болтовне… Показаться на глаза и все такое… В конце концов, нам нужно где-то деньги на экспедиции брать.

– Какой же ты благоразумный… Ладно, пошли.

– Ты будешь говорить. – Дигби внезапно вытолкнул Марка вперед.

– Добрый вечер, профессор, – бодро начал Марк. – Нам просто хотелось сказать, как нам понравился ваш последний доклад в научном обществе.

– Очень вдохновляющий, – промямлил Дигби.

– Дайте-ка вспомнить… что это был за доклад… «Антропология – что теперь?» или это был «Привет, антропология»? – хохотнул профессор. – В них начинаешь путаться, знаете ли. Что-то не припомню, чтобы видел вас в зале.

– Мы сидели в заднем ряду, – быстро нашелся Марк.

– Ах да, чтобы легче было улизнуть. Стулья у двери всегда востребованы. Надеюсь, вы тихо улизнули? Я и правда шума в зале не помню. Я часто спрашиваю себя, почему люди так часто сбегают. С женщинами, пожалуй, все понятно: запеканка в духовке или еще что. Может, мужчинам надо успеть на поезд или на встречу с дамой?

– Нам надо курсовые писать и доклады к семинарам, – флегматично отозвался Дигби.

– И вы надеетесь получить деньги на собственную экспедицию? – Феликс пригвоздил их проницательным взглядом.

– Ну да, надеемся, – согласился Марк.

– Очень трудно… – начал Дигби, но его прервало появление профессора Фэрфекса, который вклинился в группку, воскликнув:

– Боже, мой дорогой Феликс, надеюсь, вы не забыли, что завтра днем обедаете у меня в клубе?

– Джарвис, старина, ничуть не забыл. Просто жду не дождусь.

– Добрый вечер, профессор Фэрфекс, – почти в унисон поздоровались Марк и Дигби.

– А, мистер Фокс, мистер Пенфолд, как поживаете? – небрежно поинтересовался профессор Фэрфекс.

Даже Марк и Дигби, неопытные в тонкостях светского тона, оказались не столь толстокожи, чтобы не понять, что профессор Фэрфекс ни в малейшей степени не желает знать, как они поживают, а потому украдкой отступили в свой угол.

– Старина! Мой милый Феликс, мой милый Джарвис! – презрительно фыркнул Марк. – Это фамильярничание просто омерзительно.

– Мы пока еще не приобрели то положение в обществе, когда называют по именам, – немного мягче отозвался Дигби. – Интересная тема, если подумать. Чем ниже ты по статусу, тем более официальное обращение используется, если только ты не слуга, возможно.

– Однако Фэрфекс знает наши фамилии, а это уже что-то.

– Но знает ли он, кто из нас кто? – встревожился Дигби.

– Об этом подумаем потом. Главное сейчас – вбить им фамилии в головы.

– Не самая гениальная твоя идея – вспомнить про тогдашний доклад, – сказал Дигби. – Мог бы хотя бы выбрать тот, на который мы действительно ходили и он мог нас видеть.

Молодые люди препирались до тех пор, пока один из них не взял графин с шерри и храбро не налил обоим. Это еще больше их раззадорило, и они принялись опустошать тарелки сандвичей и маленьких острых канапе.

«Вот уж кто умеет расположиться по-свойски», – думала Дейдре Свон, стискивая пустой бокал и жалея, что ей не хватает смелости уйти домой. В свои девятнадцать она была еще юна и достаточно чувствительна, чтобы понимать, что стоит совсем одна и без шерри, и из-за этого расстраиваться. Казалось, все, кроме нее, нашли, чем себя занять. Она чуть-чуть знала мисс Кловис и пару раз разговаривала с Марком и Дигби, но они уже учились на четвертом курсе университета, а она на первом. Скоро друзья уедут в Африку или в какое-то еще подходящее место, и тогда даже они, такие ординарные, приобретут ореол славы побывавших «в поле».

Дейдре оглядела группки гостей, и ей пришло в голову, что хотя она слишком высокая, слишком худая и одета не слишком элегантно, но из женщин она тут, без сомнения, самая красивая и, безусловно, самая молодая. Это немного ее утешило и почти придало смелости подойти к одной группке, но она заметила там мисс Лидгейт, с которой ей совсем не хотелось разговаривать. Недавно по соседству со Свонами в их лондонском предместье поселился брат мисс Лидгейт Аларик, и, невзирая на все старания матери и тетушки Дейдре, семьи еще не познакомились. Аларик Лидгейт был, по всей видимости, колониальным чиновником в отставке, и Дейдре, изредка встречавшая его на улице, считала, что различила «особую манеру», которой пребывание в Африке наделяет некоторых людей, – эдакий странный блеск в глазах в духе «старого моряка», героя поэмы Сэмюэля Кольриджа, повествующей о сверхъестественных событиях, произошедших в ходе затяжного плавания. Такой блеск обычно свидетельствует о неугомонной, донимающей, как пчела, навязчивой идее. Дейдре совсем не хотелось выслушивать рассказы Аларика про Африку, и она боялась, что, если познакомится с мисс Лидгейт, это, в свой черед, приведет к знакомству с ее братом.

Поэтому она так и стояла с пустым бокалом и безмолвной мольбой, пока наконец кто-то из молодых людей над ней не сжалился.