Я жалею обоих. Маму за отцовский подвыверт в сложные для семьи времена. Даже не за сам факт измены. К счастью или сожалению я прекрасно понимаю, что люди не принадлежат друг другу, и имеют право делать выбор по велению своего сердца. Главное делать это не за спиной. Папу мне жаль за мамины истерики и невозможность быть самим собой в такие моменты. Иногда я злюсь на него за то, что вообще увидела мамины унижения и перестаю общаться с обоими на неделю или две.

Вправлять обоим мозги за собой морального права я не вижу, я хоть и взрослая, но все же их ребёнок, и поэтому просто дистанцируюсь на время.

Родители два года назад купили мне евродвушку в новостройке спального района города, впрочем, все районы в нашем городе спальные просто по факту.

Удивительно, что кто-то вообще стал строить что-то новое в этом богом забытом городе. Порой я понимаю брата, почему он уехал отсюда — наш городок настолько мал, что объехать его на маршрутке можно за час-полтора вдоль и поперек. Одним словом — дыра...

Конечно, Валерка хотел другой жизни, тем более что по слухам там, куда он уехал, проживают его родственники с отцовской стороны. В подробности меня никто не посвящал по каким-то причинам, а я и не лезу с расспросами. Впрочем, какая теперь разница?

Уехал, пожил чуть лучше и умер. Что с того?..

Летнее солнце ярко светит в окно, то самое, куда уже пару лет стучит ветка старого дуба, и сейчас уже я ей рада.

Тянусь в жаркой, душной постели и чувствую чужую руку на груди. Улыбка тут же сползает с лица, когда я понимаю, чья это рука. Медленно поворачиваюсь, готовая вот-вот взорваться.

Рядом спит Георгий Викторович, он же Гоша, он же участковый нашего района, он же бывший одноклассник и он же бывший в принципе.

— Ах ты, — в злости стаскиваю с него покрывало и выдергиваю из-под головы подушку.

Гоша морщится и тянет все на себя, пока я не оказываюсь слишком близко. Тут же рывком кладет меня на лопатки и беззастенчиво наваливается сверху.

— Не смей! — я рычу, извиваясь под ним всем телом, и ненавидя его всей душой в этот момент.

Я не знаю, как и почему он здесь. Правда. Ну не могла же я сама ему позвонить после вчерашней вечеринки у Лики. Или могла?

Боги, нельзя же столько пить, чтобы совсем ничего не помнить!

С Гошей мы расстались пару недель назвал, когда я уличила его в измене. И не одной, а целой серии измен. Прощать такое непотребство естественно не в моих правилах, и мы со взаимными оскорблениями и претензиями благополучно разбежались.

Были конечно и слезы. Как не быть? Они и сейчас еще нет-нет да проскальзывают, иначе разве бы я ему вчера позвонила? И уж совершенно точно не оказалась бы с этим мерзким типом в одной постели. Да-да, я уверена.

Но эти самые слезы скорее касались поруганной чести и пошатнувшейся после измен самооценки, чем моей неземной любви. Когда-то мы встретились с Гошей на улице, разговорились, это случилось уже после смерти Валеры. Потом еще и еще раз встречались и однажды начали жить вместе.

Сейчас-то я понимаю, что не было никакой особенной любви, симпатия — не больше. И раньше я бы вряд ли стала крутить роман с одноклассником, но тогда...Тогда я готова была влезть в любую авантюру, лишь бы что-то изменить в своей жизни, так что, как говорится, сама дура виновата!

И вот эта моя холодность, моя нелюбовь, кстати, вот это вот все было главным его аргументом, почему он, видите ли, изменять пошел. Не теплая я, видите ли, холодная значит. Любви он моей не чувствовал, гад!

— Погоди, — шепчет Гоша, покрывая мою шею поцелуями, — Не сбегай так сразу.

— Пусти!

Он держит крепко и даже не собирается прекращать. А меня тошнит так, будто сейчас вырвет. То ли от выпитого накануне, то ли от Гоши.

— Ты сама позвонила. Я и приехал...

— Да пусти же ты, придурок!

— Ты же хочешь меня, я знаю. Любишь...

Чувствую его напряжение и все нарастающее желание, в живот упирается что-то твёрдое и я понимаю, что меня сейчас натурально вырвет. Его голос становится все более хриплым, неразборчивым, тело сотрясает мелкая дрожь и в момент, когда он рыча припадает к моей груди, бью в запрещенное место.

Гоша хватает губами воздух, а я быстро скидываю его и, вне себя от злости, скатываюсь с кровати и несусь в туалет.

Спустя минут десять вхожу в комнату и молча указываю бывшему на дверь.

Он злится, но видно, что пыл его явно поутих.

— Какая же ты стерва, Полухина!

— А ты придурок, Георгий Викторович!

— Как знал, что не стоит ехать, но тянет же идиота. Ну что за баба...

Киваю, в бессилии опускаясь в кресло, и молча тупо наблюдаю за его сборами.

— Еще позвонишь! — кричит он в коридоре и через мгновение хлопает входная дверь.

Я вновь остаюсь одна.

* * *

Когда ты думаешь, что жизнь кончена, не сомневайся, так оно и есть. Ровно, потому что ты так думаешь. Как только ты мыслишь иными критериями, все меняется словно по мановению волшебной палочки.

Мама мирится с папой и где-то плачет в одиночестве секретарша.

Георгий Викторович покидает наш участок, и усердно строит из себя Карлсона, обещая еще вернуться.

Рядом со мной селится симпатичный сосед по имени Толя, а Лика, верная институтская подруга, пьет чай с лимоном на моей кухне и мечтает о принце.

Жизнь в принципе не такая уж и плохая штука, если внимательно присмотреться.

— Где взять идеального мужчину? — с придыханием Лика рассматривает фотографии моего отца в молодости, когда он был еще красивее чем сейчас и не так суров.

— Родить, — отрезаю кусок докторской колбасы, которая со вкусным шмяком падает на хрустящий, еще горячий багет.

Лика основательно подготовилась к приходу ко мне в гости. Булочная по соседству не оставляет и шанса на стройность фигуры, а потому я давно махнула рукой на попытки договориться с совестью и раз в неделю позволяю себе если не все, то многое.

По воскресеньям Лика всегда у меня уже с утра. Ровно в одиннадцать стоит в дверях с сумкой, в которой остывает хрустящий багет белого, пара пирожных эклеров и батон колбасы. Иногда она берет багет с сыром и чесноком, но это совсем уже редко — по праздникам. Я ставлю белый в красный горох чайник, и к ее приходу он уже почти закипает.

Пока Лика моет руки, разливаю «черный, байховый» по кружкам. Белым, в красный горох, таким немодным, что мне это даже нравится. Это чайный набор моей бабушки и вот уже много лет я пью только из него. И только чай.

Когда садимся за стол, слюни практически нависают над блюдцами.

Черный чай, докторская колбаса, хрустящий горячий хлеб...