Французские деловые переговоры идут своим раз и навсегда заведенным ходом. И мсье Дюпону пришлось пригласить нас в ресторан на Эйфелевой башне.

Я заметил, что ему стало не по себе, когда он увидел, что мы взяли с собой нашу агентшу с мужем.

За рыбой мсье Дюпон заговорил вдруг о проекте. Я посмотрел на него так, что до него сразу дошло, до какой степени он оконфузился. Извиняясь, он все повторял, что явно переутомился. За ужин мсье Дюпон расплатился чеком.

Я заметил, что у него тряслись руки.

А мадам Дюпон, отведя меня в сторону, намекнула, что в следующий раз можно будет ограничиться коктейлем у нас дома.

— Мадам, это решительно невозможно, — сказал я. — Я прожил во Франции достаточно, чтобы научиться правильно вести деловые переговоры.

На следующий день я зашел в банк и попросил пятнадцатитысячный кредит. Банкир сначала колебался, он подозревал, что я, чего доброго, прошу денег на открытие какого-нибудь дела, но, когда я объяснил ему, что эта сумма пойдет на ресторан, где пройдут только переговоры, он тотчас же согласился.

Мы пригласили супругов Дюпон поужинать на корабле.

Они пришли одни. Мадам сетовала на отсутствие аппетита. Судя по всему, они дрогнули.

За десертом я предложил на следующий ужин пойти в «Мулен Руж», где заодно можно будет посмотреть и новое ревю.

Мсье Дюпон предпринял оборонительный маневр. Он, мол, конечно, не прочь, но опасается, что из-за музыки и танцев мы не сможем поговорить о деле.

— Да ладно, — сказал я, — время-то терпит.

В «Мулен Руж» мсье Дюпон явился один. Мадам прислала свои извинения.

За ужин мсье Дюпон расплатился странноватой кредиткой. Три официанта долго изучали ее у кассы.

Я собирался продолжить наши переговоры в одном знаменитом эксклюзивном ресторане в замке под Парижем, но Дюпоны поспешно сообщили, что доктор прописал им строжайшую диету, и любезно пригласили меня к себе на кофе.

Стало ясно, что они сдаются.

Еще чуть-чуть — и они бы пали так низко, что не постеснялись бы пригласить меня в офис.

На кофе я не пошел.

Проект меня больше не интересовал.

Я человек опытный и знаю, что во Франции не стоит иметь дела с тем, кто не осилит даже предварительных переговоров.

Сообщение из газет.

КРИМИНАЛЬНАЯ ХРОНИКА

Вчера во второй половине дня десятилетняя девочка пошла в гости к бабушке, у которой был день рождения. Девочка обнаружила в лесном домике волка, который, по всей видимости, съел пенсионерку. Затем волк съел и девочку. К счастью, на месте появился сотрудник водно-лесного хозяйства, который обезвредил зверя и, успешно вскрыв волчье брюхо, спас обеих потерпевших.

Комментарии политических партий. Христианско-демократическая партия:

Наша партия считает необходимым обратить внимание на то, что в корзинке Красная Шапочка несла также сборник духовных песен. То, что газеты не упомянули об этом факте, свидетельствует о манипуляциях, которые, судя по всему, должны повлиять на общественное мнение в предвыборный период.

Социалистическая партия:

Комментарий христианско-демократической партии к происшествию с Красной Шапочкой никоим образом не удивил руководство нашей партии. То, что Красная Шапочка несла в корзинке сборник, факт бесспорный, но это были не духовные, а трудовые песни. Правые, как всегда, подправляют факты под свои нужды.

Коммунистическая партия:

Ни социалисты, ни так называемые демократы не гнушаются воспользоваться трагедией для достижения своих целей. Ни одна из партий не сообщила ни причину, по которой Шапочку называют Красной, ни то обстоятельство, что она из семьи старых коммунистов. И в корзинке у нее не было никаких сборников, а только «Коммунистический манифест». А товарищ лесник уже много лет состоит в нашей партии и на месте преступления оказался потому, что, как человек бдительный, он всегда начеку. Политическим партиям пора прекратить пропаганду, целью которой является не что иное, как сохранение классового общества, разделенного на волков и трудящихся.

Республиканская партия:

Красная Шапочка несла не сборник песен и не «Манифест», а пособие по самообороне. В корзинке у нее также был пистолет, о чем правительственная пресса упорно умалчивает. Этот факт свидетельствует о том, какое положение сложилось в наших лесах, где честные граждане вынуждены защищать себя от криминальных элементов, которым правительство дарует амнистию. Несмотря на все это, многочисленные предложения нашей партии, касающиеся цыган, уголовников и иностранцев, живущих в стране на деньги наших налогоплательщиков, остаются без внимания.

Экологическая партия:

Красной Шапочку называют потому, что она получила облучение во время аварии ядерного реактора. Считаем необходимым обратить внимание еще и на следующее: благодаря правительственным партиям, поддерживающим промышленность и тем самым способствующим неуклонному росту загрязнения окружающей среды, волк европейский (Canus lupus) практически исчез из наших лесов. Политическим партиям «волк» нужен просто для того, чтобы оправдать существование «охотника».

Центр изучения общественного мнения:

15 % опрашиваемых высказались за запрет допуска цыган в наши леса,

12 % — за депортацию волков,

11 % готовы проголосовать за трехпартийную Коалицию Четырех,

10 % выступают против легализации однополых браков охотников,

9 % — за смертную казнь.

Остальные затруднились с ответом.

Мне выпала честь сказать несколько слов на церемонии прощания с нашим дорогим другом Камиллом. Я горжусь, что эта честь была оказана именно мне. Говорить о такой исключительной личности, каковой был Камилл, непросто.

Наша дружба зародилась более сорока лет назад, когда мы встретились в Доме литераторов. Встреча произошла в саду, где мы прогуливались, думая о книгах. Я о своей, он о своей. Как это обычно и бывает. Мы обменялись рукопожатиями, и Камилл сказал мне, что высоко ценит мой последний роман.

Во второй раз мы встретились на моей лекции на тему: «Писательство как сугубая необходимость».

В тот год я получил премию дистрибьюторов за роман «Слияние». Год спустя за ту же книгу мне присудили Премию книготорговцев, а еще через два года я был номинирован на Премию издателей.

Меня выдвигали также на Большую премию библиотекарей, но ее я не получил, ибо в жюри заседала супруга критика из «Литературного ежемесячника», а он был на меня в претензии за то, что я не открыл его открытого письма.

Большую премию библиотекарей мне все же удалось получить через десять лет, хотя ряд настоящих литературных критиков — слово «настоящих» позволю себе подчеркнуть — полагали, что эту премию я заслужил еще за роман «Отяжелевшая дрожь».