Поклевав себя за растерянность и признав, что первое лицо государства не имеет права на такие слабости, я нажал кнопку звонка, вызывая в этот бронированный кабинет Первухина. Вот у кого не было и капли растерянности, несмотря на то что его судьба полностью изменилась. Теперь он стал не Димка «сукин сын», а их благородие господин поручик. Поручиком-то он стал, но вид его мало изменился. Даже стал ещё нелепее. К тельняшке, громадным синим галифе и сапогам со скрипом добавились погоны поручика. Дима их просто пришил на чёрную кожаную лётную куртку. К ней же был пришпилен Георгиевский крест. Особую пикантность этому наряду порученца императора придавала болтающаяся громадная деревянная кобура маузера. Сам Дима очень трепетно относился к своему наряду. Считал, что как только он начал носить тельняшку, кожаную куртку и галифе, то жизнь простого деревенского парня пошла резко в гору. Я не возражал против изысков новоявленного модника, и на это было две причины. Одна – сугубо меркантильная: своим петушиным видом Первухин приковывал всё внимание окружающих людей, включая и террористов, а я в этот момент мог оградить себя от многих опасностей. Вторая причина была связана со всё ещё присутствующей во мне неуверенностью. Всё-таки я человек из другого времени, а вдруг в этом времени такие наряды в пределах допустимого? Вон, Хватов только улыбался, глядя на наряды Первухина. Да и у самого великого князя в его особняке в Петрограде в гардеробе висели такие наряды, что я, осматривая их, всё удивлялся, как может серьёзный человек надеть такой петушиный наряд. То ли дело полевая форма цвета хаки – пускай и неудобная для человека двадцать первого века, но зато выглядевшая солидно и как-то привычнее для меня.

Хмыкнув над Первухиным, который даже в хорошо протопленном вагоне оставался в кожаной куртке, я потребовал чаю с давешними пирожками. Я был уверен, что в Луцке Дима ими запасся – знал парень, чем порадовать своего босса. И действительно, через несколько минут дверь, как это бывает в обычных поездах, сдвинулась, и в мой теперешний кабинет вступила целая процессия из трёх усатых мужиков. Первым важно вышагивал Первухин, неся на вытянутых руках кастрюлю, замотанную полотенцем, затем шёл боец спецгруппы, теперь уже прапорщик Угрюмов с самоваром, а замыкал процессию пулемётчик спецгруппы, пару дней назад бывший ефрейтором, а теперь подпрапорщик – Лукин. Он нёс большой поднос, заставленный вазочками с вареньем и большой фарфоровой кружкой. Я в очередной раз хмыкнул и подумал: во как происходит чаепитие императора всея Руси. Даже подносы офицеры таскают. А со званием ниже унтер-офицера скоро будут доверять только задницу императору подтирать. Ладно, сам виноват, что позволяешь «рыжей бестии» так измываться над боевыми ребятами. Георгиевскими кавалерами, между прочим. Как Димыч получил поручика, так важный стал, всё норовит другими командовать. Но все эти мысли о зарвавшемся Первухине не помешали мне благосклонно кивнуть «рыжей бестии» и указать на малый стол, который нужно было освободить для предстоящего чаепития. Этот ритуал, скорее всего, был завершающим в этом путешествии из Луцка в Петроград. Как доложил Максим, часа через три мы должны были прибыть в столицу. Вот и требовалось привести мысли в порядок и поставить точку в сумбурных метаниях своего во всём сомневающегося рассудка. В конце концов, я победитель и место императора занял законно, по всем канонам престолонаследия.

Всё время, пока пил чай, вспоминал слова барона Штакельберга. Барон специально прибыл из Могилёва для встречи со мной. Он состоял при ставке и был главным церемониймейстером. Именно Рудольфу Александровичу Николаем Вторым было поручено провести процедуру законного восхождения на трон императора Михаила Второго. А там было всё непросто. Из почти трёхчасового разговора мне запомнились следующие слова барона:

– Следует отметить, что отречение царя как юридическая процедура не прописано в законах Российской империи. Тем не менее император самодержец, как источник власти в России, своим решением может изменить законы Российской империи или сделать из них исключение, в том числе и в вопросе сложения с себя полномочий, передачи власти или определения порядка престолонаследия. То, что один государь-император установил, другой может изменить. Император Петр Первый установил в 1722 году Закон о престолонаследии, отменивший установление великого князя Димитрия Донского о передаче престола старшему сыну, и определил, что наследника назначает правящий император.

А ещё Штакельберг меня озадачил, сказав:

– Передав престол брату, великому князю Михаилу, император Николай Второй сделал исключение из законов Российской империи, но не отменял их. В соответствии с этими законами, сын великого князя Михаила Георгий, рожденный вне брака, не может наследовать отцу, поэтому наследником по-прежнему должен оставаться цесаревич Алексей.

Водопадом слов и юридической казуистикой Рудольф Александрович совсем меня запутал, но я всё равно нашёл логическую неувязку и спросил церемониймейстера:

– Но как я прочитал в манифесте, Николай Второй отрёкся не только за себя, но и за цесаревича Алексея?

На что тут же последовал ответ:

– Ваше право, после того как вступите в права императора, выпустить свой манифест, где наследником провозгласите своего сына Георгия. То, что на момент его рождения вы ещё не были в браке, усложняет дело, но не более того. Всё-таки вы с графиней Брасовой венчались по православным канонам, и в конечном счёте семья Романовых признала этот брак и то, что Георгий ваш сын.

Ну что тут скажешь, без литра шустовского коньяка в этой казуистике не разберёшься. Вот я и не стал углубляться в вопросы престолонаследия. А стал выпытывать у барона, что же делать мне, чтобы соблюсти все правила восхождения на престол. И лекция по казуистическим коридорам престолонаследия продолжилась, барон заявил:

– Документ, свидетельствующий о сложении государем своих полномочий и передаче их наследнику престола, должен называться манифестом и обладать всеми необходимыми в этой ситуации реквизитами. По законам Российской империи, любой манифест императора вступает в силу только тогда, когда был оглашен и утвержден в Сенате и опубликован по поручению императора в правительственной газете. Только после публикации манифеста императора о передаче власти одновременно с публикацией манифеста нового государя о вступлении на престол, оба документа обретают силу.

Из этой лекции я понял, что мне, чтобы обрести легитимность, ещё нужно выпустить манифест и утвердить его в Сенате. Только после этого я становлюсь настоящим императором и могу именовать себя Михаилом Вторым. Так что получается, что я неправомерно подписывал документы под именем Михаила Второго. В частности, приказы командующим армиям, наградные листы и повышал в званиях своих соратников. Но почему-то весьма высокопоставленные генералы, вроде Брусилова или там Безобразова, без разговоров брали эти приказы для исполнения. А обычные офицеры делали всё возможное, чтобы наилучшим образом исполнить волю нового императора. Ни у одного генерала или офицера не возникало даже мысли, что царь не настоящий, что чтобы стать настоящим владыкой, ему нужно ещё утвердить какой-то там манифест в Сенате. Традиционную коронацию в Первопрестольной, люди считали, провести нужно, но только тогда, когда обстановка на фронте нормализуется. А сейчас, после отречения Николая Второго за себя и цесаревича и согласия брата его Михаила принять скипетр, все считали, что Михаил – истинный помазанник Божий и легитимный император. И никто даже и не думал об утверждении этого решения Сенатом, опубликовании манифеста о смене монарха в прессе и прочей чуши. Народ считал смену монархов Божьей волей, и не дело смертных влезать в промысел Господа нашего. Ну, а я, как законопослушный человек из двадцать первого века, посчитал, что регламент нарушать нельзя и нужно действовать, как считает правильным главный церемониймейстер. Вот ему я и поручил проведение всей работы по легитимной передаче скипетра из рук Николая Второго в мои.