– На то они и кореша.

– Вот-вот. Тому-то сейчас «светиться» опасно, нет у него возможностей бурную деятельность разворачивать. А этот ничего, может. Сделает пару паспортов на разные фамилии да и отправит закадычного дружка куда-нибудь в Зимбабве загорать. Или еще куда, с кем у нас соглашений о выдаче нет. Ищи его потом свищи. А по его делу, считай, вся контора почти год трудилась.

– Обидно будет.

– Еще бы.

– Как же так получается, что он все время уходит? – перебирая бумаги на столе, как бы невзначай поинтересовался Гуров.

– Да по-разному получается. У него чуйка как у зверя, даром что Котом прозвали. Хотя и оберегает себя тоже. Не плошает и сам, как говорится, не только на чуйку надеется. Если куда-нибудь «во внешний мир» вылазит, территорию всегда снайпер контролирует. Мы не знали сначала. Но как-то на одной операции – тоже вот захват такой был, неудачный – одного из группы наповал уложили. Видать, на опасное расстояние он к Андрюше приблизился, сам того не подозревая. Ни выстрела никто не слышал, ничего. А в башке у парня – дырка. И так аккуратно, ты знаешь, прямо посередине лба. Ребята рассказывали.

– Профи.

– Не иначе. Так что после этого случая ясно стало, что с этим Котом надо всегда ухо востро держать. Потому что у него, как выяснилось, и с тыла всегда сюрпризы готовы, не только с фронта.

– Сложная фигура этот Кот, – сентенциозно отметил Гуров.

– Еще какая! – с готовностью поддержал Крячко. – Говорю же – чуть ли не все управление в его деле отметилось.

– А постоянный там есть кто-то? Не все же так – пост сдал, пост принял.

– Как же, есть и постоянный. Степанов это дело ведет, Леня. Повесили на него ярмо, на бедного, теперь тащит. Это, говорит, наверное, крест мой за грехи.

– Это тот, что пожар у нотариуса расследовал?

– Он.

– Толковый мужик.

– Согласен, – кивнул Крячко. – Вот хоть бы с пожаром с этим. С виду-то и дельце самое незатейливое было, а потом помнишь, сколько всего там всплыло? И все эти ниточки Леня до победного конца раскрутил, хотя и «верхи» не хотели, и «низы» не могли. А он сделал. Все по местам расставил. Все точки.

– А теперь, в виде поощрения, раскручивает Котова?

– Выходит, что так.

– Похоже, хорошо работать невыгодно.

– Ой, не говори! – расхохотался Крячко. – Просто не в бровь, а в глаз. Нужно будет взять на заметку это ценное замечание. Хотя насчет Лени здесь шутки-то не очень уместны. На него сейчас навалилось – прямо со всех сторон. И дома несчастье, да еще и на работе с Котом с этим проблемы одни.

– А что такое? С родственниками что-то? – поинтересовался Гуров.

– Сын у него заболел. Младший. Да что-то тяжелое, сложное там. С головным мозгом. Я особо не вникал, сам понимаешь, о таких вещах неловко расспрашивать. Так, мимоходом парой слов перекинулись. Он говорил, что операции нужны. Сложные да дорогие. Нейрохирургия. Наши сделали, да неудачно что-то, не только не помогло, а еще хуже стало. Возил за границу на обследование, там тоже сказали, что нужна операция, да теперь и не одна еще, потому что положение ухудшилось. А это, сам понимаешь, деньжищи страшные, не говоря уже о том, сколько хлопот одних. Вот и мучается. Так что, прямо скажем, повернулась судьба к человеку совсем не лицом. Испытывает на прочность.

– Тяжелые времена.

– Именно. Эх, заболтался я с тобой, Иваныч, а мне ведь тоже работать надо.

– Смотри не переусердствуй. А то заметят твое рвение и подсунут нераскрываемое что-нибудь. Будешь, как я, мучиться.

– А то у меня их нет, нераскрываемых-то этих. Вон, в столе – любую папку бери. «Глухарь» на «глухаре». За каждой грошовой уликой по полгода бегаешь. Как в той сказке – семь каменных башмаков истопчешь. А толку – чуть. Никакого морального удовлетворения от любимой работы.

– В службу досуга позвони.

– Точно! Как это я сам не догадался? Послушай, Иваныч, а тебе, похоже, беседы с начальством идут на пользу. Смотри-ка, у тебя сегодня – озарение за озарением. И насчет вреда излишних рвений, да и сейчас вот. Просто перлы выдаешь.

– Приятно, что есть кому оценить.

Обменявшись финальными колкостями, друзья разошлись каждый по своим делам, начав новый напряженный рабочий день.

Садясь в машину, Гуров анализировал информацию, полученную от Крячко, и делал начальные предположения.

Следователя Степанова он знал хорошо. Тот давно работал в управлении и имел репутацию человека вдумчивого, серьезного и дотошного. Любое самое безнадежное дело он рано или поздно доводил до логического завершения и с полным основанием мог заявлять, что нераскрытых у него нет. Преступление, совершенное несколько лет назад и совсем, казалось бы, позабытое, надежно хранилось в памяти следователя Степанова, дожидаясь своего часа. Незначительный полунамек, любая зацепка, малейшая оплошность или неосторожное слово неожиданно могли дать решающую подсказку внимательному следователю, и, сколько бы ни прошло времени, вся картина давнего злодейства раскрывалась перед ним как на ладони.

Заподозрить, что такой человек начал работать на два лагеря, было немыслимо, и тем не менее Гуров понимал, что основания для таких подозрений есть. Странное совпадение тяжелой, требующей больших финансовых затрат болезни сына с постоянными неудачами в поимке важного и, несомненно, располагающего солидными финансовыми ресурсами преступника наводило на серьезные и невеселые размышления.

Решив, как только выдастся свободная минутка, навести справки о расценках на услуги зарубежных нейрохирургов и сопоставить их с ориентировочной заработной платой следователя, Гуров завел двигатель и поехал на стадион. Все-таки официальным его заданием было расследование гибели полицейского, и об этом не следовало забывать.

Крытый стадион, где и зимой проводились футбольные матчи и где после одного из них и случилось чрезвычайное происшествие, столь плачевно закончившееся для одного из участников, находился довольно далеко от основного места работы Гурова. По столичным пробкам он добрался туда только через два часа.

Обстановка вокруг была спокойной и повседневной, и ничто не напоминало о том, что вчера здесь происходило что-то из ряда вон выходящее. Окурки, в бесчисленном множестве разбросанные на утоптанном, грязном снегу, конкурировали за жизненное пространство разве что с шелухой от семечек. Ни зловещих кровавых пятен, ни разрозненных предметов гардероба, слетевших и позабытых в пылу драки, ни даже пустых бутылок или сплющенных пивных банок – ничего не осталось от вчерашнего, наверняка не самого спокойного вечера. Заботливо очищенное доброжелательными таджиками от всего лишнего пространство перед стадионом спокойно отдыхало в ожидании минуты, когда весть об окончании очередного матча или тайма спровоцирует очередное бурное выяснение отношений между теми, кто радовался за победивших, и теми, кто переживал за проигравших.