нашли дверь, на которой была надпись «Следственная комиссия». Войдя, мы оказались в небольшой комнате, в которой стояли три стола и огромный сейф.

— Вот и наши новые сотрудники появились! — нам навстречу вышел из-за самого большого стола полноватый лет сорока мужчина с растрепанными волосами в косоворотке, в солдатских галифе и потертых местами сапогах. — Мне уже товарищ Якимчик сообщил о вас, так что будем знакомы! Меня зовут Серафим Иванович. Возглавляю это ведомство. Правда сотрудников у меня практически не было — дали одного, так он и читает то с трудом. Сегодня его забрали в отдел по борьбе с спекуляцией. Я хоть три класса окончил, худо-бедно грамоту знаю. А тут без нее никак не получится — дел огромное количество, уже дошло, что не глядя пописываем все постановления на расстрел — нет возможности вникнуть в суть дела. Так-то! Но, теперь с вами у нас пойдет работа!

Но не успели мы углубиться в папки с делами, как дверь в нашу комнату распахнулась и в нее заглянул рябой парень лет двадцати в кожанке и с деревянной кобурой маузера, бьющейся о его ногу — Серафим Иванович! Я ваших новеньких заберу — аврал у нас, всех кого могут, на операцию в село Горелое гребут — вроде как заговор среди сельчан раскрыли. Вроде они продотряд побили.

Погрузившись на подводы, человек двадцать чекистов и милиционеров неспешно двигались в сторону заговорщиков, я же задумчиво кусал травинку. — Главной причиной тамбовского восстания в следующем году была проводимая большевиками в деревне в период Гражданской войны «военно-коммунистическая» политика продразверстки, т. е. насильственная с помощью вооруженной силы (продотрядов) экспроприация у крестьян хлеба и другого продовольствия, необходимого для существования Красной армии и городского населения. Эта политика сопровождалась мобилизацией крестьян на военную службу, разного рода повинностями (трудовой, гужевой и др.). Хлебная Тамбовская губерния испытала на себе всю тяжесть продразверстки. Уже к октябрю одна тысячи девятьсот восемнадцатого года в губернии действовали пятьдесят продотрядов из Петрограда, Москвы и других городов численностью до пяти тысяч человек. Такого размаха конфискаций не знала ни одна губерния. После того как хлеб выгребали дочиста, он зачастую пропадал на месте: гнил на ближайших железнодорожных станциях, пропивался продотрядовцами, перегонялся на самогон. Крестьяне повсюду вынуждены были выбирать между сопротивлением и голодной смертью. К этому добавлялось ограбление и закрытие церквей, что заставляло патриархальное православное крестьянство выступать на защиту своих святынь. Первой и самой массовой формой сопротивления продразверстке стало сокращение крестьянином своего хозяйства. Если в прошлом году в черноземной и «хлебной» Тамбовской губернии на одно хозяйство приходилось в среднем четыре и тридесятых десятины посева, то в двадцатом — две и восемь десятых десятины. Поля засевались в размерах, необходимых только для личного потребления.

Так что Мамонтов грамотно использует население губернии после своего наступления в тылы красным.

Меры, принятые после захвата города Мамонтовым, обеспечивали ему, правда, весьма кратковременный и непрочный, но — все же успех. В числе этих мер наибольшее сочувствие населения вызывала раздача советского, общественного и частного имущества и расправа с отрицательно себя зарекомендовавшими советскими функционерами. В восемь часов утра восемнадцатого августа казаки вошли в Тамбов — не встретив сопротивления со стороны достаточно сильного гарнизона. Последний, при приближении белых, частично в панике разбежался, а частично сдался в плен.

Бежавшие остатки Тамбовского гарнизона начали собираться к городу Кирсанов, тогда как сдавшаяся в плен часть гарнизона была казаками разоружена и распущена по домам (винтовки же были розданы местным крестьянам). При взятии Тамбова, по рассказам брата, со стороны белых действовала тяжелая батарея и броневик.

Станции Сабурово и Селезни были также заняты казаками — причем на станции Сабурово они пленили эшелон красных в 500 человек. Казаки были замечены у села Шахманка — в тридцати пяти километрах южнее Козлова.

В Тамбове в период с восемнадцатого по двадцать первое августа казаки взорвали железнодорожный мост и станционные сооружения, разгромили склады (военный завод и советские учреждения).

Как помнил из истории, для красного командования прорыв фронта Мамонтовым, если и был неожиданным, то все же не внес в его деятельность растерянности. Но боевой материал, которым располагало командование, особенно командование группой и фронтом, для противодействия прорыву и рейду, по своей численности, составу (недостаток конницы), боеспособности и недостаточной подготовке командного состава как войсковых, так и местных частей и учреждений, стоял далеко не на высоте предъявленных к нему в тот момент требований. Поэтому попытки захватить прорывавшихся казаков и заткнуть горловину прорыва были не только безуспешны, но и вредны — некоторые войсковые части без давления противника и вопреки приказам командования, отходом назад еще более расширяли прорыв. Пребывание Мамонтова в Тамбове и беспрепятственное продвижение корпуса обеспокоили и центральную власть — ведь процесс мог принять затяжной характер при возможной дезорганизации тыла. Предреввоенсовета Республики восемнадцатого августа выпускает воззвание к населению «На облаву», в котором Лев Троцкий, сравнивая прорыв белогвардейской конницы в тыл красных армий с налетом хищных волков, призывал рабочих и крестьян Тамбовской губернии выйти на облаву прорвавшихся казаков — с оружием и дубьем. Он требовал окружить деникинскую конницу — и «уверенной рукой затянуть аркан». Крестьянам предписывалось при приближении казаков угонять лошадей, скот, а продовольственные запасы, что нельзя увезти — уничтожать. Руководство действиями крестьян Троцкий возлагал на коммунистические организации, которые должны стремиться путем организации разведки и партизанских действий облегчить задачу регулярных войск, высланных на борьбу с казаками. Троцкий угрожал жестокой расправой тем, кто не будет противодействовать или даже способствовать «деникинским бандам».

Красное командование и администрация потеряли голову и не в состоянии были дать во-время каких-либо толковых указаний для организации обороны и сопротивления движению конного корпуса. Вся жизнь замерла. Все комитеты и революционные советы разбегались еще до появления казачьих разъездов. Красные части были настолько деморализованы, что при соприкосновении с казаками по большей части почти не оказывали достаточно упорного сопротивления и отходили, иногда даже разбегались или сдавались в плен, или переходили на сторону Мамонтовских всадников, выдавая комиссаров и коммунистов.

Выяснено было резкое противо-советское настроение населения. Красный фронт хотя и не был сдвинут, но был сильно поколеблен и деморализован, и если бы к этому времени было подготовлено наступление белых армий, то нет сомнения, что после первого же удара все красное воинство покатилось бы безостановочно на север, разнося панику, или сложило бы оружие. Это тем более вероятно, что, судя по советским данным, войска Южного Фронта были мало надежны и недостаточно вооружены: были дивизии наполовину без винтовок (37-я пехотная), были и настроенные противо-большевицки (22-я пехотная). К