– Они не могут больше жить среди этих обломков!

Бабушка говорила с презрением, но девочка представляла себе разрушенный бурей корабль. В ненастные дни, когда в треснутых окнах завывал ветер, дом скрипел и раскачивался, будто на волнах.

Ответ матери сильно удивил Темис.

– У вас ни стыда ни совести, – прошипела она. – Это наш дом. Прошу вас, уходите. Уходите немедленно.

Мать говорила шепотом, но в то же время гневно.

– Я так за них переживаю, – сказала бабушка. – Мне просто кажется, что они не должны жить в таких…

– Не смейте говорить так в присутствии детей! – оборвала ее невестка.

Обычно пожилая женщина более незаметно проводила «операции по спасению». Темис слышала намного больше, чем стоило в ее возрасте, и вскоре научилась понимать хитрые уловки взрослых.

– Я беспокоюсь за твою жену, – сказала бабушка Павлосу, когда тот вернулся из плавания. – Она столько хлопочет. Почему бы вам не переехать в более приличное место, но поскромнее?

Чтобы содержать такой дом в чистоте, стоило нанять хотя бы пару горничных, но семья не могла позволить себе даже одну.

Замечания свекрови редко адресовались Элефтерии напрямую, и она в свою очередь отвечала через мужа.

– Это наш дом, – говорила жена Павлосу. – Что бы ни думала твоя мать, я справлюсь.

Павлос понимал: мать просто завидует наследству его жены, – и не удивлялся их взаимной неприязни. Когда он советовался с друзьями, те не видели в ситуации ничего необычного: свекровь ненавидит невестку, а жена не любит свою пэтэра́. По мнению Элефтерии, собственническое отношение свекрови к единственному сыну и внукам подрывало авторитет жены и матери, а Эвангелия Коралис считала, что действует из лучших побуждений, беря на себя ответственность матери и бабушки.

Темис, напротив, с нетерпением ждала бабушкиных визитов, ведь та приносила свежую и сладкую выпечку – обычно пирог с кремом или торт. Мать ничего подобного не готовила, а детские радостные возгласы лишь укрепляли неуверенность Элефтерии, заставляя еще сильнее ненавидеть жизнерадостную, щедрую пэтэра́. Кирии Коралис было под шестьдесят, но она могла похвастаться отсутствием седины в волосах.

Как и бабушка, Павлос Коралис приезжал неожиданно. В такие дни царило всеобщее оживление, а когда он без предупреждения отбывал, дети чувствовали себя покинутыми. Темис просыпалась рядом с сестрой, зная, что он уехал. По дому не гремел его голос, и комнаты с высокими потолками и крошащимися стенами казались пустынными. Жизнь возвращалась в привычное русло: постоянно ссорились между собой дети, Танасис и Панос шутливо дрались, набивая друг другу шишки и круша все кругом, Маргарита исподволь обижала Темис, порой заезжала бабушка, наблюдая, как невестка гладит белье, готовит, убирает и развешивает вещи. Надо же, как огрубели ее руки, сетовала свекровь, ведь она только и делает, что оттирает пятна с одежды или ковра.

У Элефтерии всегда находилась работа, и Темис зачастую оказывалась предоставленной сама себе. Девочка не помнила случая, чтобы мать не была занята утюжкой вещей, и так изо дня в день.

Как-то утром Элефтерия отправилась на рынок за ежедневными покупками, а Темис осталась под столом (в своем месте уединения – она уже немного подросла и знала, что такое одиночество). Вдруг четырехлетняя девочка услышала грохот, будто хлопнула тяжелая входная дверь. Должно быть, мать вернулась домой раньше обычного.

Однако было не так: среди паутины трещин на осыпающейся штукатурке появились серьезные горизонтальные и вертикальные разломы. В тот день случились незначительные сейсмические колебания, но их хватило, чтобы довершить работу последних десятилетий: расколоть стены и пошатнуть фундамент.

Выбравшись из-под стола, где царила темнота, Темис увидела непривычно яркий свет. Обычно ставни создавали в комнате сумрак, но теперь они исчезли. Вместе с окнами и стенами. Свету больше ничто не препятствовало. Девочка подошла к самому краю комнаты и выглянула наружу. Перед ней раскинулась вся улица, тянувшаяся в обе стороны, деревья, трамвай вдалеке, прохожие. Она посмотрела вниз, на пропасть под ногами.

На тротуаре собирались первые зеваки, глядя наверх и указывая на маленькую девочку в бледно-розовом платьице, похожую на фотографию в рамке. Темис радостно помахала им рукой и шагнула к краю пропасти – она пыталась услышать, что ей кричат.

Но вот на улице показалась мама: она шла быстрым шагом с тяжелыми сумками в обеих руках, как вдруг увидела толпу перед своим домом. Затем обратила внимание на странный вид дома – тот распахнулся, как кухонный шкафчик, а с краю сидела ее крохотная дочка, болтая ногами над пропастью.

Казалось, пол ни на чем не держится, а парит в воздухе.

Элефтерия бросила сумки и кинулась вперед. Люди расступались, давая ей дорогу.

– Темис! Aгапе му! Дорогая!

Темис не привыкла слышать от матери таких слов.

– Мана! Койта! – позвала она. – Мама! Смотри!

Толпа зевак росла. Люди с удивительной легкостью выкатывались из домов.

Прыжок со второго этажа был бы опасен даже для взрослого человека, а для ребенка падение в кучу искореженного металла, битого камня и неровных кусков лепнины стало бы смертельным.

– Остановись… – нарочито спокойным голосом сказала Элефтерия и вытянула перед собой руку. – Просто не двигайся… и мы спустим тебя вниз.

Она осторожно проделала путь по насыпи из кирпичей, затем повернулась лицом к окружившим ее людям, взглядом моля их о помощи. Из толпы вышел мужчина с одеялом, еще трое других вызвались его держать, чтобы Темис могла спрыгнуть. Пробравшись сквозь обломки фасада, они заняли нужную позицию. Снова затрещало, и боковая стена завалилась внутрь. Завизжав и зажмурившись, как делали братья и сестра, отважно летя по перилам лестницы, Темис прыгнула. Она мягко приземлилась посередине туго растянутого шерстяного одеяла и, не успев понять, что произошло, оказалась завернутой и переданной толпе. Тем временем мужчины бежали прочь от рушащегося особняка.

На безопасном расстоянии от дома Темис быстро выпуталась из одеяла и бросилась к матери. Элефтерия обняла дочь. Среди наступившей тишины дом крошился. Прежде стены поддерживали друг друга, но теперь конструкция дала слабину, и все строение рухнуло – не по частям, а разом, стремительно и даже грациозно. Над зеваками поднялось облако пыли, и те отступили, прикрывая глаза.

Танасис, Панос и Маргарита как раз свернули на улицу Антигонис и удивились столпотворению, но за чужими головами ничего не видели и не понимали, что вызвало такой ажиотаж.

Панос потянул за рукав стоявшего перед ним мужчину, но привлечь внимание оказалось нелегко.

– Эй! – прокричал он среди всеобщего гомона. – Что стряслось?

Мужчина повернулся:

– Дом. Он рухнул. Прямо у нас на глазах. Просто рассыпался.