Дольше всего мы рассматривали снимки молодых женщин. Водили пальцами по их размытым лицам размером с фасолину, вырезали куттером головки тех, что держали на руках младенцев или улыбались, стоя под цветущим деревом, как на календарях в доме дяди с маминой стороны. Эти вырезанные лица вызывали в памяти другое, выныривавшее из легкой дымки забвения. Мы долго листали и перелистывали альбомы, пережевывая сушившиеся на чердаке глаза желтых мерланов или кусочки фукуса. С истончившейся от времени бумаги летела пыль, смешиваясь на губах с соленым вкусом моря. Мы сидели или лежали плашмя на животе на полу в чердачном сумраке, и наши тела дробились, крошились и таяли. Все предметы вокруг нас — квадратные, круглые, твердые, мягкие — тоже стирались. «Сестрица!» — Уиль звал меня, словно не мог найти, и его голос парил, как пушинка над ворохом пыли. «Сестрица?» — снова звал он своим угасающим голосом, грустным и далеким голосом потерявшегося ребенка.

Мы похоронили вырезанные лица. И некоторые женщины в старых альбомах остались без головы. Но поскольку никого не волновали забытые в углу чердака альбомы, никто об этом не узнает.

Мы вошли в ворота. Какая-то старуха мыла рис под краном в узком дворике. И обернулась, увидев нас. Она была высокая и толстая. Под кофтой колыхались тяжелые груди.

— Вы привезли детей?

Лицо у нее было рябое, глазки маленькие, и разглядывала она нас в упор, не стесняясь.

— Это госпожа домовладелица. Поздоровайтесь с ней.

Я послушно наклонила голову.

— Надо же, какие маленькие.

— От них не будет никакого беспокойства, шуметь они не станут. Это очень послушные и благоразумные дети.

Не слушая отца, старуха поплелась по узкому дворику. Мы пошли следом.

— Вам здесь будет спокойно. Эту квартиру пристроили специально для того, чтобы ее сдавать. Она совершенно отдельная, можете там делать все, что захотите, как у себя дома. Единственное неудобство — на кухне нет раковины с краном. Но лучше жилья вы все равно не найдете.

Старая госпожа повторяла это, как заклинание. С тыльной стороны, по периметру большого двора, располагались три строения: главный дом, где обитали хозяева, напротив него — две смежные, расположенные под прямым углом друг к другу, квартиры, а рядом еще две, с коричневыми деревянными дверями.

Домовладелица отперла дверь квартиры по соседству со своим жилищем. Чтобы попасть в комнату, нужно было пройти через кухню. Я шла следом за отцом и прислушивалась. Откуда-то доносился странный звук, похожий на треск разрываемой папиросной бумаги. «Это крыса?» — спросила я, но Уиль помотал головой из стороны в сторону. «Да нет же, птица». Я осмотрелась, но не увидела ни птицы, ни даже дерева, на котором она могла бы примоститься в тенистом саду. Старуха зажгла лампу дневного света. Комната была небольшая, но казалась чистой благодаря светлому линолеуму на полу. Во двор выходило широкое окно. Мы с Уилем выглянули наружу: вдалеке загорались огоньки. По железнодорожным путям, которые мы пересекли по дороге к новому дому, прошел поезд с освещенными окнами. Состав, казавшийся бесконечным, медленно удалялся. А-ах! Уиль издал странный полувздох-полустон.

— Я видела, как вы целый день клеили обои. Комната стала светлой, как рисовая пудра.

Отец ответил на похвалу смущенной улыбкой. Значит, он освежил комнату, прежде чем забрать нас от дяди.

Отец занес вещи в дом, а потом повел нас на рынок. Мы поужинали рисовым супом и отправились по лавкам. Купили одеяло, похожее на розовое облако, кастрюлю, керосинку, разделочную доску и нож. А еще — низкий круглый трехногий столик и красные резиновые кухонные перчатки. Отец тратил деньги, не считая. Мы только вздыхали, глядя, как банкноты покидают его бумажник, но он пожал плечами и сказал:

— Не волнуйтесь. Ваш отец — ловкач, он снова заработает кучу денег.

Кухня, где не было ничего, кроме очага для угольных брикетов и этажерки, благодаря нашим обновкам приобрела более или менее жилой вид…

Отец приподнял линолеум и заклеил широкой липкой лентой все трещины в цементе. Несмотря на поздний час, он купил брикеты и рис: мешок занес в комнату, а брикеты сложил у кухонной двери.

На следующее утро отец уехал очень рано. Старая домовладелица сказала, что он отправился за своей женой.

— У вас будет мама.

Отец вернулся к вечеру — и с ним действительно была женщина.

Он нес сундук с узорами из квадратиков, а у женщины были черные брови и красные губы. Золотистые волосы волнами падали ей на плечи. «Она совсем как актриса», — прошептал очарованный Уиль. «Правда, красивая?» — спросил он, дергая меня за руку, но я не ответила, мне было не до того, я внимательно разглядывала незнакомку.

— Это твои малыши? — поинтересовалась она, взглянув на нас.

— Теперь и твои тоже. Мы станем семьей и будем жить очень счастливо.

Женщина в ответ хихикнула.

— Счастливо? Да неужели?

Она снова посмотрела на нас, обвела взглядом комнату и тихонько вздохнула.

Отец выглядел растерянным, как будто его уличили во вранье. Он покраснел и ответил, повысив голос:

— Этим детям не повезло, но они милые малыши. А потом, мы скоро построим свой собственный, красивый и удобный дом. Знаешь, как меня зовут? Я — Пак Мансик, а не невесть кто. Я заработаю кучу денег и обеспечу тебе красивую жизнь, можешь мне поверить. Вот увидишь.

— Это правда, Пак? Мы разбогатеем? Что ж, почему бы и нет!

Она расхохоталась и хлопнула отца по спине. Никто никогда так с ним не говорил, никто так не смеялся в его присутствии. Мы отпрянули назад, уверенные, что он немедленно выйдет из себя, сцепит зубы и вмажет ей кулаком. Но ничего подобного не произошло.

— Не стоит меня недооценивать. Когда я что-нибудь обещаю, я это делаю.

Мой отец добродушно рассмеялся, и мы с облегчением последовали его примеру.

— Это ваша новая мать. Зовите ее мамой, — сказал он, но я только молча уставилась на женщину.

Уиль, который всегда и во всем мне подражает, тоже смотрел на нее с отвисшей губой. Должно быть, сравнивал лицо новой «мамочки» со всеми теми, что мы вырезали, а потом похоронили.

— Все постепенно наладится, в первый раз всегда бывает трудно, — буркнул отец.

Его плечи под кожаной курткой были по-прежнему широкими, а руки — сильными, но он постарел. Волосы на висках поседели. Женщина была очень молодая. Потому-то мой отец и казался таким старым.

Увидев огромный великолепный сундук женщины, мы решили, что приехала она издалека. Когда мы отправились жить на другой конец страны — сначала к дяде с маминой стороны, а потом к другому дяде, — у нас тоже была с собой большая сумка с вещами.

Что лежало у нее в сундуке? Она вытащила оттуда пять пар туфель и расставила их в углу на газете. Красные, зеленые, черные, белые и серебряные, на высоком каблуке, от которых в комнате сразу стало светлее!