Мы с Уилем терли спросонья глаза или застывали с ложкой в руке, слушая эти излияния. «Медведь», «потный вонючка со стройки» — все это она говорила о нашем отце.

Он приезжал домой каждую субботу и оставался до понедельника. В его присутствии она никуда не звонила. И хохотала до упаду, когда он ее щекотал.

Лицо у отца было загорелое, волосы выцвели. Он рассказывал, что из-за солнца и сильного ветра, прилетающего из внутренних земель — царства желтого песка, — трудно держать глаза открытыми.

Наш отец строил церковь со стенами и высокой круглой крышей из стекла. Птицы то и дело разбивают об нее головы, потому что не замечают прозрачной преграды, просто пачками гибнут, так что строителям приходится шлепать по кровавому месиву.

— А почему крыша стеклянная? Наверное, ночью там страшно? — спросил Уиль.

Отец расхохотался.

— Чтобы Богу было видно, усердно люди молятся с закрытыми глазами или просто дремлют и сколько денег они жертвуют.

Когда отец был далеко от дома, он каждый вечер звонил нам, но мы с Уилем больше не дрались за право первым снять трубку.

Иногда женщина возила нас в снэк-бар и угощала свиными отбивными в сухарях или рисовыми пирожками в наперченном соевом тесте. Она готовила нам omericos — омлет, начиненный рисом, луком и тертой морковью, а сверху всегда «рисовала» кетчупом цветок. Бывало, что она подолгу молча смотрела на нас, а потом произносила со вздохом: «Вам повезло не больше, чем мне».

По утрам у нее был такой вид, как будто она не понимала, где находится и как сюда попала. Она начинала озираться и, заметив нас, казалась удивленной. Когда у нее было хорошее настроение, она объясняла мне, как нужно себя вести, чтобы нравиться мужчинам, как краситься и чем можно привлечь к себе внимание парня.

— Однажды ты станешь девушкой. Мужчинам от женщин всегда нужно одно и то же. Желание у мужчин и женщин проявляется по-разному. Это плохо, в этом главная проблема. Женщины хотят любви, мужчины — секса. Можешь разодеться в пух и прах — мужчины видят не твои наряды, а тело под ними. Сама поймешь, когда вырастешь.

Такие веши человек может понять только сам, учиться этому не нужно. Часто, оставаясь одна, я вспоминала ее слова и спускала брюки до колен или задирала майку до шеи. Я краснела, когда проходила мимо мужчин: мне казалось, что они раздевают меня глазами.

На улице было так холодно, что брикеты замерзали. В печке они разбухали и начинали вонять. Слипшиеся брикеты женщине приходилось разбивать кочергой или ножом, она плевалась от раздражения и восклицала: «Какая гадость!» Стирая белье под краном во дворе, она жаловалась домовладелице:

— Сами посудите: заботиться о чужих детях — в моем-то возрасте! Даже когда все хорошо, любовь быстро проходит, а у меня нет ни денег, ни дома. Он заморочил мне голову своими небылицами: послушать его, так он обладатель несметных сокровищ… Молодой бываешь раз в жизни.

— Если работаешь на панели, о старости нужно думать заранее. Молодость и впрямь не вечна.

— Ребятишки меня не любят. Особенно девчонка. Мы с ней как вода и масло.

— Все лучше, чем вода и огонь.

— Я боюсь детей не меньше, чем их отца.

— Страх хуже ненависти.

Это было странно. Наш отец побил женщину только раз, а мы вообще никогда ничем ее не пугали. Она была куда выше нас и гораздо сильнее. Мы были умненькие-благоразумненькие котятки, но жена нашего дяди по маминой линии постепенно сходила с ума, когда мы у нее жили, а жена дяди по отцовской линии утверждала, что мы уморим ее раньше времени.

Дождливым весенним воскресеньем мы сажали подсолнухи. Муж госпожи Ёнсук где-то услышал, что семена подсолнуха могут вылечить болезнь его жены, вот и купил рассаду. Во дворе было полно народу — господин Йи, пара, работавшая на заводе, и даже вернувшийся в очередной раз неизвестно откуда господин Чхонь: услышав шум, он высунул нос из своей комнаты, принюхался, присмотрелся, а потом вышел и взял в руки лопату.

Мы выкопали форситии — они росли у подножия стены и готовились расцвести, вырыли ямки в земле и посадили подсолнухи. Капельки дождя на золотистых волосах женщины выглядели как вуаль. Работа явно доставляла ей удовольствие: она сказала, что это напоминает ей детство, тот день, когда она пересаживала бальзамин, и пообещала, что посадит его в нашем дворе и покрасит мне ногти лепестками. Мы с Уилем развлекались, закапывая в землю собственные ноги. Стояли по стойке «смирно» под дождем, изображая деревья. Мягкая влажная земля забивалась между пальцами и щекотала кожу. Мне казалось, будто я пускаю корни.

Взрослые тоже разулись, и весь цементный двор был заляпан грязью. Они закатали штаны и суетились под дождем, как будто перекапывали настоящий сад. Господин Йи измазал ноги грязью аж до самых бедер. Он сказал домовладелице:

— Я очень давно не возился с землей, и теперь мне кажется, что я залпом выпил чашу кислорода. Послушайте, бабушка, а что, если нам устроить во дворе огород? Можно посадить капусту и перец… Когда я жил в деревне и обрабатывал землю, то всем удобрениям предпочитал компост.

— Цемент испортил землю. Забудьте о перце, он тут не вырастет. Если удобрить почву и оставить под паром года на два, может, потом что и получится… — покачал головой господин Чхонь, просеяв горсть земли в ладонях.

— Можете поверить мне на слово: господин Йи силен только в теории; настоящий крестьянин — это господин Чхонь. Он умеет обращаться с лопатой. Это видно по тому, как он втыкает ее в землю. Откуда вы родом? — веселым тоном спросила старуха домовладелица.

— Отсюда, «от сохи». Вы угадали — я родился в деревне. Сейчас там, наверное, развозят удобрения по полям, готовят грядки под сеянцы.

— Так почему же вы уехали?

— У всех свои проблемы, — с горьким вздохом ответил господин Чхонь.

Старуха расщедрилась на свинину и водку, а выпив, снова принялась хныкать: она, мол, ничего не стала бы просить у судьбы, если бы ее дочь встала на ноги, поев семечек подсолнечника, которые вызреют следующим летом. Тогда она сможет спокойно умереть.

Женщина даже перестала накладывать по вечерам макияж, волосы у нее отросли и остались золотистыми только на концах. Теперь она красила только губы и часто мечтательно смотрела на небо.

Листья росших во дворе подсолнухов были уже большими, когда она ушла. Накануне отец приезжал домой. Придя из школы, я увидела, что кто-то рассыпал лежавшие у внешней стены брикеты. Перед домом, на дорожке, ведущей к туалету, во дворе и в кухне — повсюду на брикетной трухе остались женские следы. Стоявшие в углу сундук и туфли на высоких каблуках исчезли. На туалетном столике не было баночек и коробочек с косметикой — остались только круги и квадратики на слое пыли. На полу стоял забытый пузырек лака для ногтей и чехол от карт. Может, она устала складывать брикеты в стопку? Или ей надоела вечно сыпавшаяся с них пыль?

— Если человеку не повезло с родителями, ничто его не спасет. От судьбы не уйдешь, сколько ни пытайся. Я с первого взгляда поняла, что эта женщина не способна ни дом вести, ни детей воспитывать, — сказала домовладелица.