Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бей пионеров! Срывай галстуки! — командовал Щербатый своей ватаге.
Мы отчаянно защищались. Но силы были неравные. Вот уже хулиганы крепко держат нас за руки. Еще немного — и красные галстуки будут сорваны, брошены в грязь… А поодаль в молчании стоят школьники. Многие из них сочувствуют нам, но боятся и поэтому «соблюдают нейтралитет».
— Ребята, у кого отец и мать коммунисты, у кого брат комсомолец, на помощь! — звенящим голосом крикнул вдруг Женька.
Толпа школьников дрогнула. Из нее шагнули ребята и двинулись к нам.
Хулиганы остановились. А из школы уже выбежали комсомольцы, и впереди них, на ходу затягивая красноармейскую шинель, Павел Иванович, учитель обществоведения, — коммунист, участник гражданской войны. Шайка Щербатого бросилась врассыпную.
— Ну как, смена, приняли боевое крещение? — спросил Павел Иванович с ободряющей улыбкой.
— Галстуки они у нас не сорвали и не сорвут никогда! — с достоинством заявил Женя, вытирая рукой капавшую из носа кровь.
На лбу у Андрея вздулась большая шишка; у меня была разбита губа.
— Опять мальчишки затеяли драку! — поджав губы, процедила сухопарая учительница немецкого языка, бывшая раньше гувернанткой у каких-то богатых детей.
— Нет, Люция Карловна, тут дело посерьезней: это классовая борьба, — сказал Павел Иванович.
Его слова наполнили нас гордостью: значит, мы сейчас поступили правильно. Врагов еще много кругом. Враги притаились, они редко действуют в открытую, их не всегда легко распознать… А мы приняли бой с врагом.
Когда наша тройка шла по коридору в умывальник, мы слышали, как ребята говорили нам вслед:
— Пионеры-то наши ничего, смелые!
— Им нельзя трусить. Они на коммунистов учатся…
В умывальнике Женька, склонный произносить торжественные речи, сказал:
— Значит, не даром мы кровь пролили, товарищи! Слышите, что ребята говорят?!
…С Васькой Щербатым и другими арбатскими хулиганами, которых науськивали на пионеров представители «старого мира», нам пришлось сталкиваться еще не раз. Но чем дальше, тем сильнее мы становились. При фабриках и заводах рождались все новые и новые отряды. К концу учебного года в нашей школе было двенадцать пионеров. По тому времени число не малое!
Был организован форпост. Форпост — это боевой пост на передовой линии. Пионеры форпоста старались во всем помогать комсомольцам школы, учителям-коммунистам, привлекать новых ребят в пионерские отряды.
Уже был открыт районный Дом пионеров, и мы ходили туда работать в мастерские, потому что каждому пионеру полагалось овладеть различными ремеслами. Звено «Парижская коммуна» трудилось поочередно в четырех мастерских: в сапожной, швейной, переплетной, столярной.
Всеми силами стремились мы помочь нашей молодой Советской стране. Обучали неграмотных: тогда их было еще много среди взрослых. В Поволжье после страшной засухи голод косил людей, и мы ходили по улицам с кружками «Помгола» — Комитета помощи голодающим. И нередко бывало, что румяная и толстая дама злобно шипела: «Нет для вас ничего!» — а рабочий в старенькой кепке и кожанке выворачивал промасленными руками свои карманы, выгребая оттуда всю мелочь.
— Дяденька, у вас на трамвай не останется, — беспокоились мы.
— Ничего, ребята, пешком дойду!
МОСКВА ШОКОЛАДНАЯ
Зимой 1923 года к нам в пионерский отряд неожиданно приехал Михаил Иванович Калинин. В это время мы занимались в своем уголке. У нас их было три — по числу звеньев. Дежурный хотел сыграть «общее построение», но Михаил Иванович не позволил. Он велел всем продолжать свои дела и стал обходить звенья: сначала — звено «Октябрьская революция», потом — звено «Красная Армия» и, наконец, наше, «Парижская коммуна». Спросил: как учимся, не обижаем ли девочек, чем занимаемся на сборах? Поинтересовался звеньевым дневником. Не без гордости протянули мы ему толстую клеенчатую тетрадь, в которой было написано все, что мы узнали о Парижской коммуне, о ее героях, о далеком городе Париже. Перелистывая тетрадь, Михаил Иванович лукаво поглядел на нас и, поглаживая бородку, сказал:
— Парижская коммуна — это хорошо. Про это надо знать. Тут у вас о Париже много записано. Ну, а свой город, Москву, вы хорошо знаете?
— Знаем! Знаем! — закричали мы.
— А какая в Москве главная промышленность?
Воцарилось неловкое молчание. Наконец долговязый Женя Трусевич неуверенно произнес:
— Кажется, шоколадная…
Раздался дружный хохот. Михаил Иванович тоже смеялся до слез. А потом стал журить нас:
— В экскурсии часто ходите. Говорите, что ночью можете по звездам дорогу найти. В пути ни одного дорожного знака не пропустите, а Москву не замечаете. Родной город надо знать хорошо! Пока вы подрастете, совсем другой станет наша столица. На моих глазах в городах вместо конки трамвай пошел и автомобили появились. А на ваших глазах сколько всего появится! Будут вас много лет спустя спрашивать: «Какая раньше Москва была?» А вы вдруг скажете: «Шоколадная!» Глаза у вас молодые, острые, вы бы смотрели повнимательней вокруг и, что увидите, в свой дневник записывали. Как в старину грамотные люди летопись вели. Эти пионерские летописи вам потом самим будет любопытно прочесть, а следующие поколения большое спасибо за них скажут.
И вот с тех пор мы начали вести «Летопись родного города»: ходили на экскурсии, читали газеты, расспрашивали родителей и знакомых и все, что видели и слышали, записывали в дневник.
Мы узнали, что больше всего в Москве не шоколадных, а текстильных фабрик и что в столице один металлургический завод, бывший Гужона, — «Серп и молот». Недаром в то время говорили: «Москва ситцевая».
Город мы изучали разными способами и проявляли в этом деле большую изобретательность.
— Давайте узнаем, какое сейчас движение в Москве! — предложил однажды Андрей Балла, который стал нашим звеньевым.
Всем звеном мы вышли на Арбатскую площадь и встали наблюдателями на перекрестках. К вечеру в дневнике появилась новая запись: «В 4 часа дня 20 марта 1924 года через Арбатскую площадь за 10 минут прошло: 3 автомобиля, из них один легковой, 5 трамваев, 8 подвод и 22 извозчика».
Эта запись отошла в историю раньше, чем мы вышли из пионерского возраста. На наших глазах движение в Москве делалось все оживленнее и транспорт менялся. Осенью 1924 года по московским улицам пошли первые автобусы. Автомобилей становилось все больше, а извозчиков — все меньше. На Красной площади у Лобного места стал первый милиционер-регулировщик в белых перчатках. Смотреть, как он четко регулирует движение транспорта полосатым жезлом, собиралась толпа Москвичей.
Почетный пионер — «всесоюзный староста» М. И. Калинин.
Менялось не только движение — менялся город. Дневник нашего звена повествует, как