Первые запчасти были родом с немецких помоек (в то время неизбалованная столица была рада и таким). Несколько молодых ребят разбирали машины на автокладбище и отправляли детали в Россию. Как ни парадоксально с нашей, российской точки зрения, но автокладбище в Германии – предприятие частное и имеет вполне конкретного хозяина. В данном случае это был толстенький невысокий немец. Вязаная безрукавка и венчик седых волос вокруг лысины. Расплачивались с ним черной икрой и почему-то водкой. Он несколько раз просил привезти ящик «Столичной». Черт знает куда он ее девал – никто не видел его не только пьяным, но и навеселе. Ну да нам-то что за дело, пусть хоть машину ею моет, думал Сева, загружая очередной ящик в тамбур поезда. Сначала запчасти возили машинами, но получалось дорого – бензин, таможня, там дай, на посту дай. Тогда договорились с проводниками пассажирских поездов. Проблема решалась с помощью натурального обмена – той же водки и халявного для проводников ремонта машин. Коробками с запчастями забивались тамбуры и купе проводника. По приезде в Россию товар перегружался в разбитый рафик и перевозился в Генкину мастерскую. Там железки отмывали и продавали через Севин магазин. Потом рядом с магазинчиком партнеры открыли автосервис.

Там вкалывал Генка, который говорить не шибко умел, галстук не носил никогда и кроме как футболом и машинами ничем не интересовался. Хотя нет, вначале была у него еще одна страсть – Генка был рок-музыкантом. Он играл в группе таких же раздолбаев, носил кожаные штаны, куртку с железками и длинные волосы, перетянутые резиночкой в конский хвост. Аппаратура и инструменты, по большей части подержанные, были все же вывезены из Германии, что и позволяло добиться вполне приличного звучания. Группа называлась «Автодром» и играла некий русский рок, а по просьбе зрителей – репертуар Макаревича, Гребенщикова, «Коррозии металла» и «ДДТ». Гастролировали ребята по регионам, играя в основном в сборных концертах или «на разогреве». Иногда их приглашали в какой-нибудь московский клуб – в смысле в здание заводского Дома культуры, где проходили очередной полуподпольный концерт и тусовки. Постепенно тусовок становилось все больше, а концертов все меньше. Они так и не собрались записать диск. То денег не было, то кто-нибудь из состава группы временно уходил «налево» – подработать, или в запой, или еще куда-нибудь. Джон-барабанщик, который и познакомил Генку с Севой, подался в Индию автостопом – искать смысл жизни. Солист сел на иглу. Генка колоться не мог – что-то в глубине его души восставало против «дури», но зато против водки его душа ничего не имела – и он начал пить. Сева, которому надоело посреди ночи вскакивать от телефонных звонков, мчаться в милицию вызволять приятеля или разыскивать его по вытрезвителям, когда нужен был срочный ремонт, однажды не выдержал. Он отвез пьяного Генку на дачу к знакомым, в пустующий домик в глухом месте, запер в бане, оставив только ведро воды, и уехал. Через три дня он вернулся. Генка был трезв, зол и напуган. Кратко и доходчиво Сева объяснил другу, что ситуация в государстве – как бы это помягче… – нестабильна. И если они не будут крутиться и зарабатывать сейчас, то их место займут другие. Поэтому Генке предлагалось передать ему, Севе, долю в предприятии за вполне приличные деньги. Написать расписку в получении – и пить дальше. Или продолжать работать, но тогда – Сева достал из дипломата другую пачку бумаг – он подписывает эти документы. Признает себя должным Севе крупную сумму денег. В случае очередного запоя его доля в фирме автоматически переходит к партнеру в счет уплаты долга. Возможно, в документах не были соблюдены все юридические тонкости, но Генка не был юристом. Зато он не был и дураком. Он посмотрел на дорогой кожаный портфель партнера, яркий пиджак и галстук. Потом перевел взгляд на лицо. И в первый раз заметил, какие тонкие у Севы губы. Генка понял, что этот человек не захочет из-за него, Генки, терять деньги. А по нонешним временам все могло случиться – мог ведь приятель и забыть его в этой баньке – кто знал, что они тут? Зима, ори не ори – народу вокруг никого. Ну, найдут по весне, решат – допился. Мужик почувствовал, что ему страшно – так близко вдруг оказался конец, а он почему-то трезвый и все-все понимает. Помирать трезвым было очень-очень страшно. Дрожащей рукой он подписал долговые расписки, и Сева, буркнув «ну и молоток», отвез его домой. С тех пор Генка перешел на пиво, а гитару повесил на стену.

Руки у него были золотые, и предприятие процветало и расширялось. Вся «теория», то есть связи, закупки, раскрутка дела и т. д., легла на Севу.

А потом Севу осенило. Руководство НИИ часто ездило в Германию на всякие там научные симпозиумы. Это реальная возможность попасть за границу в компании солидных людей. Надо ехать и на месте искать контакты с нормальными фирмами – на помоешных железках далеко не уедешь. Всю ночь они просидели, составляя план. Теперь это назвали бы бизнес-проектом, но тогда ни Сева, ни Мила, ни тем более Генка-автослесарь такими словами бросаться не умели. План и план. Два листа машинописного текста. (Могло бы уместиться и на одном, но для солидности…) И утром Сева направился к замдиректора, с которым имел дело при аренде помещений и не раз пил в полуподпольной сауне. План был прост. ИЧП свое отработало. Ну кто они с Генкой такие? Сегодня ИЧП, а завтра случись в России какое-нибудь ЧП – и нет их. Другое дело солидная компания, в которой соучредителем был бы родной НИИ – госпредприятие, льготы, счет в приличном банке, имя, наличие недвижимости… Такой фирме самая солидная немецкая компания не побоится доверить свои самые лучшие запчасти.

Зам выслушал, потребовал себе процент, и после некоторой торговли они ударили по рукам. Сева был включен в состав следующей делегации – ну не за свой же счет ехать. План сработал. Западная Европа тащилась от России, устроившей очередную революцию. Европейские фирмы спешили застолбить российские рынки. НИИ выглядел более чем солидно – здание в полквартала, склады, а аренда – копейки. Вскоре одно крыло здания было перестроено и отремонтировано, и его украсила вывеска с логотипами нескольких известных западногерманских фирм. И дело пошло. Пошли деньги. ИЧП из трех человек превратилось в серьезную коммерческую структуру. Они набрали штат специалистов и административных работников – бухгалтера, секретаря и т. д.

Появился настоящий офис – с компьютерами, факсами и еще бог знает чем. Немецкие партнеры контролировали процесс жестко – на фирме постоянно присутствовало несколько человек «оттуда», которые непрерывно что-то проверяли.

Сначала предполагалось, что Милочка займет какую-нибудь административную должность – менеджера по маркетингу, например. Но западногерманские партнеры дали понять, что за не очень понятным названием должны скрываться знание рынка, умение планировать закупки и продажи, руководить отделом специалистов. Милочка подобными данными не обладала и некоторое время подумывала согласиться на должность менеджера по персоналу. Но, увидев гору папок с личными делами, вдруг поняла, что устала. Ей смертельно не хотелось заново въезжать в какие-то проблемы, читать и перебирать кучу бумаг разной степени важности. К тому же именно в этот момент Сева попал в больницу. Возросшее напряжение и ускорившийся ритм деловой жизни вызвали боли в желудке. Сначала он просто мучился и старался поменьше есть, но Милочка, видя, что муж ночами не спит, потащила его на обследование. Думали, язва, но Бог миловал, оказалось обострение гастрита, холецистит – в общем, тоже не подарок. Севе нужен был уход, правильное питание. И Милочка превратилась в «мамку и няньку». Утром она варила мужу кашу, к обеду привозила в офис протертый супчик, а на ужин старалась изобрести что-нибудь диетическое, но вкусное. Кроме того, они купили очень приличную трешку на Соколе, и Мила с удовольствием обставляла и обживала квартиру. Она пополнела, стала меньше следить за модой и почти не употребляла косметику. Хотя на официальных мероприятиях старалась соответствовать: драгоценности, платье или костюм от известного модельера, прическа и маникюр только что из салона.