— В какой машине?

— А вон в той.

Рэй показал на «Линкольн-Континенталь» с открывающимся верхом, который медленно двигался на восток вдоль расчерченного пальмами бульвара. На переднем сиденье между двумя мужчинами сидела рыжеволосая женщина в больших солнечных очках в белой оправе. Карл Риз держал дробовик, а водитель, Джек Гавана, положил руку на её открытое плечо.

Сердце Джина забилось быстрее:

— Это не мама.

— Нет, мама.

— Нет, просто похожа.

— Это она, — сказал Рэй. — Что она делает с этими людьми? Она должна помогать папе.

Смущённый и злой, Рэй помчался по бульвару, стараясь поспеть за «Линкольном»:

— Мам! Эй, мам! Подожди!

Джин увидел, как женщина в машине оглянулась и тревожно улыбнулась. Секунду спустя она что-то сказала Джеку Гаване, он кивнул, и большая машина внезапно повернула и исчезла в потоке машин, двигающихся на север к Винной улице.

Когда Джин в конце концов догнал брата, тот, задыхаясь, стоял на углу улицы.

— Это была не она, — сказал Джин, продолжая цепляться за ложь. — Это был кто-то другой.

— Это была она. — Голос Рэя дрогнул. — Ты ошибаешься. Джин развернул Рэя на сто восемьдесят градусов и отвесил ему увесистую пощёчину.

— Не вздумай говорить что-нибудь папе, — сказал Джин, глядя в глаза Рэя. — Если скажешь, я тебя убью.

В гримёрной Бобби Фуллера, пока Бобби и его брат Рэнди просматривали список песен, которые должны прозвучать в заключительной части концерта, Герб Стелзнер тихо курил в углу. Рядом с ним на складном металлическом стульчике сидела, ссутулившись, прыщавая девушка в обтрёпанных понизу джинсах и растрескавшихся ботинках. На её коленях лежала сильно побитая двенадцатиструнная гитара марки «Мартин»[16]. Она тихо сказала Стелзнеру:

— Я пишу тексты для песен. Стелзнер кивнул:

— Хорошо.

— И пою. Но чаще пишу тексты. Может быть, вы послушаете мои песни?

— Пришлите записи в мой офис.

— Но у меня нет никаких записей.

— Тогда не могу ничем помочь.

— Нет, вы можете. — В её голосе послышалось отчаяние. — Вы можете послушать, как я пою.

Бобби Фуллер посмотрел на девушку и улыбнулся.

— Я послушаю твои песни, дорогая, — произнес он и повернулся к Стелзнеру, который сказал, что хочет поговорить с ним после концерта.

— О чём?

— Это займёт пару минут.

— Я занят после концерта. Давай поговорим сейчас. Бобби кивнул брату, девушка, чувствуя себя не в своей тарелке, встала и спросила:

— Я тоже должна выйти?

— Да. Такой бизнес, — ответил Бобби. — Это займёт минут пять.

После того как Рэнди вышел вслед за девушкой, Бобби обернулся к зеркалу и, оглядев себя с ног до головы, улыбнулся. Затем вынул расчёску и провел пару раз по своим блестящим чёрным волосам.

— Риз хочет, чтобы ты подписал контракт, — сказал Стелзнер, всё ещё стоя в углу и скрестив на груди руки. — Три тысячи долларов в неделю. Делай с ними что хочешь.

— Три тысячи в неделю, — повторил Бобби. Продолжая улыбаться, он поправил узел на невзрачном галстуке. — Это серьёзно. Это всё, что ты мне хотел сказать?

Стелзнер опустил руки и медленно покачал головой, сохраняя то серьёзное выражение лица, с которым он зашёл в гримерку.

— Нет, есть ещё кое-что, — сказал он. — Риз и ещё несколько человек волнуются из-за Нэнси.

— Волнуются? О чём?

— О вас с ней. Они не считают, что вы хорошая пара.

— Пошли они к чёрту, — ответил Бобби, бросив взгляд на Герба, и резко схватил гитару. — Мы просто друзья.

— Бобби, поверь мне. Я…

Бобби взял аккорд в соль-бемоле, который прервал речь Герба на полуслове.

— Пока дело касается моей карьеры, я буду тебя слушать, — сказал Бобби. — Но не вмешивайся в мою личную жизнь.

— У тебя нет личной жизни. У тебя нет карьеры. У тебя кет ничего.

С помертвевшим лицом Бобби подлетел к двери, остановился и бросил на Стелзнера уничтожающий взгляд.

— Не угрожай мне, Герб, — после некоторого раздумья сказал он. — Это неправильно.

— Это сказал не я, — ответил Стелзнер. — Это сказал Фрэнк.

— Мы просто друзья. Я же сказал. Стелзнер лишь пристально поглядел на него:

— Я постараюсь замять это.

— Постарайся, — ответил Бобби, с трудом сдерживая гнев. Затем он смахнул пушинку, приставшую к воротнику его спортивной куртки, и быстро вышел из комнаты.

Той ночью по дороге домой Рэй слегка задел край машины, припаркованной на углу Шорхэм-Драйв и бульвара Сан-Винсент. Пятнадцатью этажами выше, в Шорхэм Тауэре, Диана Линклеттер, дочка деятеля радио и телевидения Арта Линклеттера, сидя на своём балконе, путешествовала, приняв десять миллиграммов ЛСД. Она слишком далеко улетела, чтобы услышать звук столкновения — той ночью её взгляд блуждал повсюду, но на самом деле обращен он был внутрь — она так и не взглянула вниз. (Через пару лет, разочаровавшись в мире, который показался ей пустым, Диана, которую, как ей казалось, все ненавидят, перелезла через железную ограду балкона и, повернувшись спиной к миру и глотнув воздуха, полетела навстречу смерти.)

Весной 1969 года, четыре года спустя после того, как ночью в переполненном рок-н-ролльном клубе он увидел её и был пленён её простой, но безусловной красотой, Рэй Бёрк оказался на большой вечеринке, организованной в честь новоселья Шарон Тейт и её мужа, польского режиссёра Романа Полански, которая проходила в только что взятом в аренду доме на склоне холма в каньоне Бенедикт. На той вечеринке, помимо торговцев наркотиками, которые снабжали Диану Линклеттер кислотой, были и бесчисленные голливудские звёзды, в том числе и Джек Николсон[17], Сони и Шер[18], и все участники The Mamas The Papas за исключением Мамы Касс[19].