— Мадам, расскажите нам еще об ожерелье моей подруги. Поведайте, например, ценное ли оно, и не в цене ли заключается источник его опасности?

Анну Вольски очень занимал этот вопрос. Она сомневалась в подлинности жемчуга, который носила Сильвия. В наши дни поддельные жемчужины изготавливают очень искусно, а если ожерелье настоящее, оно должно стоить целое состояние!

Вначале Анна не верила, что жемчуг настоящий, но потом Сильвия ее убедила. Во всяком случае, если жемчуг фальшивый, Сильвия об этом не знала.

Мадам Калиостра отвечала на удивление осмотрительно:

— Этого я вам сказать не могу. Мне не ясно даже, из чего оно сделано — из золота, серебра, бриллиантов или жемчужин. Вполне возможно, что из египетских скарабеев. Они, как вам известно, приносят несчастье, особенно если сняты с мумии. Но из-за этого ожерелья у мадам уже вышел спор с ее очень хорошим и надежным другом, в этом я уверена. И, говорю вам, в будущем оно может навлечь на мадам страшное несчастье… вижу, как оно змеей обвило ее шею и сжимается все сильней и сильней…

Неожиданно мадам Калиостра схватила карты принялась их тасовать.

— А теперь, — в ее голосе звучало облегчение, — обратимся к вам, мадам, — и она улыбнулась Анне.

Сильвия слегка отодвинула свой стул от стола. Настроение у нее испортилось. Что за странное, необычное предсказание она получила! И к тому же такое путаное! Она едва могла припомнить слова гадалки.

Лишь две вещи задержались в памяти: во-первых, нелепое предсказание, что она может никогда не вернуться на родину, а во-вторых, странные слова о жемчуге. Что до поклонника, которого напророчила ей гадалка, то, вспоминая, как та о нем говорила, Сильвия испытывала только раздражение. Болтовня о том, что в ближайшем будущем ее ждет любовь — и, к тому же, первая — понравилась бы, наверное, какой-нибудь француженке, но Сильвии была, решительно противна.

И все же оставалось только удивляться, каким образом мадам Калиостре стало известно о ее любимом ожерелье? Не замешана ли здесь телепатия? Высказывалось же предположение, что предсказатели просто читают в умах тех, кто к ним приходит, а затем переделывают эти данные, как им вздумается.

Этой теорией вполне можно было объяснить все, что сказала гадалка по поводу жемчуга.

Но что происходило тем временем между гадалкой и ее второй посетительницей?

Мадам Калиостра медленно и внимательно разложила карты, потом глухо вскрикнула и поспешно их смешала. Встав из-за стола, она произнесла:

— Сожалею, мадам, но ничего не могу вам сказать… совсем ничего! Я очень плохо себя чувствую.

И в самом деле, даже молодой и ненаблюдательной Сильвии бросилось в глаза, что мадам побелела как мел.

Несколько мгновений гадалка всматривалась в удивленное лицо Анны Вольски.

— Знаю, что разочаровала вас, сударыни, но вес же надеюсь, что вы расскажете о моем даре своим подругам. Поверьте, такое случается не часто, чтобы я вдруг занемогла.

Голос ее ослаб, и она перешла на шепот. Она глядела на стол, где лежала колода карт, и на ее лице застыл ужас.

— Я возьму с вас только двадцать пять франков, — пробормотала она наконец, — поскольку понимаю, что сеанс вас не удовлетворил.

Сильвия быстро подошла к окну, распахнула занавески и подняла раму.

— Понятно, почему бедная женщина плохо себя почувствовала, — быстро проговорила она. — Нет ничего глупее, чем сидеть в такую жару с закрытыми окнами!

Мадам Калиостра снова опустилась на стул,

— К сожалению, мне придется просить вас удалиться, — слабым голосом сказала она, — двадцать пять франков — вот все, что я прошу.

Но Анна Вольски повела себя, на взгляд Сильвии, очень странно. Она обошла стол и приблизилась к гадалке.

— Вы увидели что-то в картах и не хотите рассказать. — В голосе Анны звучали повелительные ноты: — Я не ребенок и желаю знать правду!

— Клянусь, я ничего не видела, — раздраженно выкрикнула француженка. — Я слишком плохо себя чувствую. Карты для меня сейчас как пустой лист, мне ничего в них не прочесть!

В ярком солнечном свете, который лился в комнатку, предсказательница выглядела ужасно. Ее побледневшая кожа имела зеленоватый оттенок.

— Сударыни, прошу меня извинить, — повторила она. — Если не хотите дать мне двадцать пять франков, заплатите столько, сколько считаете нужным.

Трясущимся пальцем она указала на дверь. Сильвия положила на стол двадцать пять франков.

Но прежде, чем посетительницы добрались до подножия крутой лестницы до их слуха снова долетел голос:

— Сударыни, — звала мадам Калиостра, — сударыни, умоляю вас, вернитесь!

Подруги обменялись взглядами, и Анна, прижав к губам палец, одна вернулась наверх.

— Так я и знала, — коротко произнесла она, — что-то вы от меня утаили. Ну, что это?

— Постойте, — глухо отозвалась мадам Калиостра, — пусть другая дама тоже поднимется. Я хочу, чтобы вы обе меня выслушали.

Анна подошла к дверям и крикнула:

— Сильвия, поднимись сюда! Она хочет поговорить с нами обеими!

Голос мадам Вольски взволнованно и нетерпеливо звенел. Удивленная, Сильвия бегом поднялась в гостиную. Солнечные лучи разогнали мрак, дышалось легко.

— Встаньте рядом, — распорядилась предсказательница. Мгновение она глядела на подруг, а потом заговорила тоном серьезным и торжественным: — Я не могу, не смею не предостеречь вас на прощание. Ваши судьбы тесно переплетены. Возможно, вы захотите на короткое время покинуть Париж. Не делайте этого, а если все же решитесь, езжайте поодиночке. Я вижу, вдвоем вы столкнетесь со страшной опасностью! Боюсь, от поездки вас не отговорить, но — вместе или поодиночке — возвращайтесь в Париж как можно скорее.

— Мне нужно вас спросить, — поспешно проговорила Анна Вольски, — посчастливится мне или нет? Вы ведь знаете, я имею в виду удачу в игре.

— Дело не в удаче, — веско проговорила предсказательница. — Здесь вам как раз ничто не угрожает. Напротив, я вижу удивительное везение: пачки банкнот, стопки золотых монет! Бог с ним, с везением — под угрозой вещи куда более важные. Удача рядом с ними — ничто.

Полька невесело улыбнулась.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Вашу жизнь!

— Жизнь? — отозвалась Анна. — Я ценю ее не так высоко, как вы думаете. Англичане говорят: «жизнь коротка, но весела». Можете вы посулить, мадам, что моя жизнь будет, если уж недолгой, то, по крайней мере, веселой?

— Да, это я могу вам обещать. — С мрачным, бледным лицом она продолжала: — А если вы прислушаетесь к моему совету и не уедете из Парижа в ближайшие… — мадам Калиостра примолкла, словно делая в уме подсчеты, — три месяца, то я могу посулить вам жизнь долгую и довольно веселую, пусть и не такую счастливую.