Вот так прямо – без паузы!

Я вдруг испугался, увидев совсем иной, мрачный смысл в этом суперпредложении. Нам с сестрой всегда хотелось живность иметь, но мы понимали, что это – утопия. Жизнь мотала наших родителей, а заодно и нас при них, где только не… Чего животных мучить большими переездами и разными климатами? Мы и цветы не заводили – не на кого оставить…

– Так Санька же выздоровеет! Лежачей не останется! – прямо выпалил я.

– С чего такой подсознательный пессимизм? – удивился в свою очередь папа. – Просто мы теперь тут надолго. Может, и насовсем. И мне мотаться надоело. У меня кафедра. План экспериментов уже есть… Вы какую собаку хотите?

– Бигля! – озвучил я сокровенную нашу мечту.

– А шустрые-ушастые! Годится! – радостно принял идею папа. – Бегать с ней по утрам будете. Сначала ты, потом с тобой Санька, а там, глядишь, и мы с мамой присоединимся…

И тут мы пару минут посидели молча, воображая нашу будущую счастливую собачью жизнь. То есть это папа посидел, а я полежал…

– Еще этот старик Хоттабыч на наши головы… – вдруг пробормотал папа себе под нос и вздохнул.

Он как бы личную мысль наружу выпустил, и я понял, что ему хочется поделиться…

– Какой Хоттабыч? – проявил я необходимую заинтересованность.

– А ты что, не читал сказку про старика Хоттабыча? – удивился папа.

Ну, я помнил смутно что-то про волшебника, которого предыдущие поколения с детства лично знали… Так и ответил.

– Нет, не волшебник… не совсем… – Тут папа по привычке взлохматил свои густые, в меру кудрявые волосы, и в темноте его голова приобрела черты монстра. – Джинн из бутылки. Из лампы. Ты, случайно, лампу старую не находил?

Папа умел удивлять и сбивать с толку.

– Какую еще лампу?! – обалдел я.

– Медную такую. Древнюю, – сказал папа и решил больше не мучить сына. – Короче, это я про дядю Аббаса. Выпрыгнул, как джинн из бутылки. Или из лампы. И что-то знает слишком много. Даже про мой институтский проект знает… Он, правда, сказал, что перед тем, как к нам ехать, уже успел с властями поговорить… и с руководством института. У него виды на «Сигнал» есть. Ему здесь сказали, что там уже ничего особо секретного нет и можно открытую зону вместе с антенным полем достопримечательностью объявить. Туристов водить… про НЛО им рассказывать… Сказал, что спецслужбы готовы снять гриф секретности и разрешить ограниченный доступ. Прикинь!

– Прикольно! – только и мог сказать я… хотя мне пришлось совсем не по душе, что таинственный военный городок «Сигнал-А», где совсем недавно происходили с нами ужасные чудеса и приключения, на поругание и потоптание толпам туристов отдадут…

– А у меня в проекте восстановление и активация антенного поля для исследований. Так он… этот дядя, весь, значит, марокканский, как апельсин… сказал, что готов в мой проект вложиться! – сказал папа. – Что-то мне даже тревожно как-то.

За что мы с сестренкой нашего папу всегда не только любили, но и по-особенному уважали, так это за то, что он делился с нами, как с равными, своими проблемами еще с тех пор, как мы еще в дабл-коляске лежали, а потом пешком под стол пошли. Говорил серьезно, в глаза смотрел. Хорошо, если мы два-три слова в его докладе понимали… Когда подросли, начали соображать, что папе иногда надо выговориться, а тем самым четче понять свою проблему и принять правильное решение… Однажды мы на это папе намекнули, а он нас ошарашил: «Когда вам года по три-четыре было, вы еще лучше советовали мне, какое решение вернее… Глаза младенцев глаголят истину! Неверный вариант всегда вызывал в ваших глазах недоверие и тревогу, а верный вызывал ясный такой свет…» Наверное, суперский детский психолог зачах в нашем папе!

– Норм, по-моему, – опять же не слишком радостно отозвался я, но надо же было папу поддержать. – У них там, на Востоке, семья – главное. Даже дальние родственники. Вот он и хочет гордиться тем, что, типа, проспонсировал твой заход на Нобелевскую премию по физике.

– Далеко, сынок, глядишь! – со сдержанной иронией снова хмыкнул папа. – Но ты все-таки с ним это… не надо вась-вась…

– Аббась-аббась… – само вырвалось у меня. – Не буду, па. Он какой-то весь… в общем, как финик… сладкий, липкий… я это не люблю… и Санька не любит.

– Ну… лучше не скажешь, Аль! – И папа похлопал меня по коленкам. – Мы друг друга поняли. Постарайся заснуть.

И ушел… И такую кашу с финиками заварил у меня в мозгах, что я и вправду немного отвлекся от беды и закемарил… И приснилось мне антенное поле в заброшенном спецгородке «Сигнал», а на поле вместо антенн и локаторов финиковые пальмы, а еще верблюды, почему-то похожие на боевые машины империи из «Звездных войн».

Как работать с психической травмой

В школе был день сочувствия. Все учителя уже знали про случившееся. Подходили, передавали лучи поддержки моей сестре. Первая перемена у меня была забита приемами важных лиц. Примчался Славка, который учился в параллельном, а вчера не был с нами, потому что ему надо было помочь матери куда-то отвезти кроличий приплод… Девчонки во главе с Анькой Орловской подгребли ко мне официальной делегацией с просьбой пропустить их первыми навестить пострадавшую в больнице: «…а потом уж вы все, ладно?» Ладно так ладно.

Пацаны тревожились, как бы теперь не ввели строгий запрет на катания по лестнице…

После уроков мы нашей троицей – Артурчик, Славка и я – от всех оторвались и решили было в кино сходить, пока девчонки будут в больнице мою сестренку лелеять… и каким-то образом лелеять без обнимашек. Пока шли к кинотеатру, Славка все докапывался, как все случилось, а Артурчик пытался Славке рот затыкать: «Ну, Черный, кончай уже! Человеку и так всю душу на британский флаг порвало… а ты еще дергаешь!» И вдруг меня тормознуло на месте. Он ясно намекал, что и ему, верному рыцарю Прекрасной Дамы по имени Санька Большегруздева, душу порвало.

– Туря, у тебя доска есть? – не приходя в сознание, задал я Артурчику риторический вопрос.

Еще бы у Тури хорошей доски не было! Да у всех у нас доски были… Только Артурчику бежать за ней ближе – у его родителей в центре города еще и квартирка имелась очень такая современная, в дополнение к родовому деревенскому гнезду в Загривках.

– Ты это… чего? – пробормотал Артурчик.

– Давай, сбегай. На катке встретимся, – кто-то крутой во мне приказал Туре.

«Катком» мы называли ту самую лестницу.

– Да беги уже! – передразнил