По спине толпами сходят мурашки.

Рваное дыхание ударяется Тарскому в подбородок и, отбиваясь, возвращается на мои губы. Внутри становится очень жарко. Настолько, что эта температура вызывает боль в висках и головокружение. О том, как горят щеки, молчу… Не знаю, как реагировать. И не должна! Стоит сделать вид, что я не понимаю, о чем он говорит. Стоит… Но я не могу! Поднимая веки, в очередной раз разбиваюсь под напором эмоций, которые он умышленно или бесконтрольно выпускает.

Неужели я все же что-то значу для него?

Сколько еще раз я буду задавать себе этот вопрос и снова обжигаться?

Снова надежды. Снова сомнения. Снова глупые мечты.

— Думаю… — сиплю едва-едва слышно. Запинаясь, прочищаю горло. — Думаю, это ничего для нас не меняет.

— Правильно, Катенька, правильно, — Тарскому словно тоже приходится прилагать усилия, чтобы нормально говорить. Хоть он и делает это достаточно ровно, долгие паузы между словами с задержкой дыхания подсказывают, что от спокойствия внутри него и следа не осталось. — Умная моя девочка.

Таир

— Митюхина пора брать, — негромко, в своей растянутой манере, проговаривает Януш.

Долго молчу, обдумывая сказанное. Сунув в рот сигарету, чиркаю зажигалкой, но прежде чем прикурить, некоторое время бесцельно смотрю на пляшущий в полумраке автомобильного салона огонек.

— Рано, — выдыхаю только после второй глубокой затяжки вместе с потоком табачного дыма. — Если сейчас повяжем, есть риск, что Потоцкий смекнёт, что к чему, и зашнуруется где-нибудь в дальней провинции. Нам эта осторожность все дело положит. Толку рвать руки и ноги, если голова останется? — вновь неторопливо затягиваюсь и медленно выдыхаю.

Когда заканчиваю, в машине повисает тишина. Заостряется. Потрескивает.

— С каких пор ты снова куришь?

Не поворачивая головы, по интонациям понимаю, что брат в недоумении. А это с его флегматичной натурой крайне редко случается.

— С таких.

— И что поспособствовало?

— Ты жаждешь подробностей?

— Весьма.

— Ты их не получишь, — прибиваю с шумным выдохом никотина. — Не лезь мне в душу, Ян. Не понравится.

— А она у тебя есть?

Я бросаю в его сторону мрачный взгляд.

— Это из-за этой… Из-за Катерины? — произносит Януш так же лениво, как и всегда. Но при этом с жирным флером пренебрежения. — Изначально как-то туго у тебя с ней пошло. Давно пора обозначить углы и штырем ее поставить. Не пойму, чего с ней нянькаться? Станешь тянуть резину, все завалим. Мне-то по барабану. Ты мое отношение к этому вопросу знаешь: сражаемся с ветряными мельницами. Только охота быстрее свернуть это дело, и домой.

— Придержи свое вечное ученье «Мы все умрем, и слава богу» для кого-то другого. Знаешь же, что я не терплю, когда мне кто-то советы раздает.

Памятуя, что на брата трудно воздействовать вербально, нет смысла давить интонациями. Но я давлю. Только потому что испытываю такую потребность, а это, стоит заметить, достаточно странно.

— Если бы не знал тебя, решил бы, что ты в нее вляпался, — брезгливо заключает Януш после всего.

Впервые в жизни охота вмазать ему по роже. А это уже полнейшая дичь. Учитывая мою стальную сдержанность и его хроническую флегматичность, подобных прецедентов не случалось даже в детстве.

— Но ты меня знаешь, — высекаю хладнокровно после емкой паузы. — На этом давай вернемся к работе.

— Вернемся, — так же монотонно тянет брат.

Скомкав в пепельнице окурок, продолжаю с отличительной собранностью:

— Первым нужно взять Потоцкого. Только потом всех остальных.

— Да только этого Потоцкого еще найти нужно. Три месяца работы, а зацепок с гулькин хрен.

— Мы знаем, что он в Берлине. И осведомлены насчет его специфических сексуальных предпочтений.

Собственно, именно возле указанного информаторами свингер-клуба «Wunschzimmer[1]» мы с Янушем сейчас и находимся. Пока лишь наблюдаем за прибывающими посетителями. Отбрасываем пары, которые светятся, как новички, и выделяем тех, кто шагает в здание, как к себе домой.

— Бесполезно, — угрюмо резюмирует Ян. — Если мы не знаем, как он выглядит, трудно за кого-то конкретного зацепиться. Именно поэтому пришла пора серьезно надавить на Катерину. Молчишь? Молчи. Знаешь, что я прав. Мы не можем торчать здесь год.

Вернувшись посреди ночи домой, чувствую себя так, будто на коже толстым слоем грязь принес. Хочется двинуть плечами, развернуть грудь, за раз все сбросить. Если понадобится, вместе с кожей. Что-то останавливает, заставляя вариться в этом липком месиве. Чем дольше сохраняю неподвижность, тем грубее слой. Нарастает, как костный панцирь. Защищает от внешних факторов, но вместе с тем сковывает и душит эта броня.

Долго стою у открытого окна. Курю, поглощая вместе с никотином холодный октябрьский воздух.

Правда в том, что я, как ни отпирайся, сам заложник обстоятельств. Три года назад, когда сестру убили, и мне пришлось в одиночку заканчивать текущее задание, зарекся возвращаться в Германию. Улетел на родину и сходу подал рапорт с прошением переназначить в пределах страны.

Понимал, что полностью выйти из системы, не получив при этом черную метку, невозможно. Ждал задание, над которым бы можно было работать, не пересекая границу. От недвижимости в Европе не избавился только потому, что на тот момент не хотел этим заниматься.

Смежная с нами структура в то время аккурат взяла в разработку несколько крупных криминальных группировок. Главой одной из них являлся Александр Волков. Не то чтобы в нашем деле давался какой-то особый выбор и учитывались личные пожелания, но глава управления, подполковник Рязанцев, приходился мне кровным родственником — дедом по материнской линии. В тот момент я посчитал, что он пошел мне навстречу, минуя внутренний устав. Побухтел, безусловно, что внутри страны для таких, как я, слишком мелко. Сетовал, уговаривая продолжать раскатывать заграницу. Но постепенно сдался.

Так я думал тогда.

Когда приступаешь к работе под грифом «особо секретно», в целях безопасности редко дают информацию дальше, чем на несколько ходов. На первом этапе мне поручили втереться в доверие к Александру Волкову, войти в состав группировки и стать руководящим звеном. Я справился с этим достаточно быстро.

Но о том, что основная цель системы — Катерина, узнал лишь три месяца назад.

Когда случились первые покушения, принял их за обычные в той среде криминальные разборки. Частота, интенсивность и агрессивность вызвали первые подозрения. Действовали так, словно не было конечной цели убить. Больше походило, что делали подвязку на непрерывную угрозу жизни Катерины.