его жена, добросовестно прочтя все письма, встала и тоже сняла невидимый лорнет и невидимое забрало.

— Но ты ведь ничего не боишься? Или, может, все-таки боишься? — спросила она.

Значит, ее совсем не беспокоит угрожающая мне опасность, — подумал поверитель стандартов и сказал:

— Значит, тебя совсем не беспокоит угрожающая мне опасность? Зачем ты заставила меня оставить казарму? Зачем?!

Не ответив, она пошла на кухню и вернулась с двумя дымящимися тарелками супа.

Сдерживая злобу, но не без аппетита, Айбеншюц ел свой привычный обед, состоявший из супа с лапшой, перченного мяса и галушек со сливами.

Затем, не сказав ни слова, не забыв взять с собой письма, он вышел из дому и направился в контору.

7

В деревне Швабы, принадлежавшей Златоградскому округу, жил некто Лейбуш Ядловкер, слывший человеком более властным, чем сам жандармский вахмистр. Нужно знать, кем был этот Ядловкер. Истинное происхождение его было неизвестно. Ходили слухи, что много лет назад он приехал из Одессы и что это ненастоящее его имя. Он владел приграничным трактиром, и никто не знал, как он ему достался. Предыдущим хозяином этого трактира был один старый, седобородый еврей, погибший каким-то таинственным, никому не ведомым образом. Однажды его нашли замерзшим, изгрызанным волками на опушке леса. Никто, даже слуга Онуфрий не мог сказать, зачем и почему старый еврей в мороз отправился в лес. Но дело заключалось в том, что у этого не имевшего своих детей старика единственным наследником был его племянник, а именно — Лейбуш Ядловкер.

Еще говорили, что Ядловкер бежал из Одессы, потому что убил там какого-то человека, убил головкой сахара. Впрочем, едва ли это были слухи, могло это быть и правдой. Ядловкер сам рассказывал эту историю всякому, кто хотел ее послушать. По его словам, он работал в порту и у него там завелся враг. И вот как-то вечером во время разгрузки сахара на одном торговом судне в результате начавшейся ссоры Ядловкер одним ударом сахарной головой убил этого здоровенного, как медведь, трудягу. Поэтому он и бежал из России.

Всему этому можно было поверить: и тому, что он работал в порту, и тому, что убил.

Неправдой было лишь одно — его имя. И поэтому во всем Златоградском округе его просто называли Лейбуш Неистовый. Для такого прозвища было достаточно оснований, ибо его трактир был местом сбора всех шалопаев и уголовников. Трижды в неделю пользующийся дурной славой русский агент американской линии сгружал здесь дезертиров из русской армии, чтобы отсюда они отправлялись дальше — в Голландию, Канаду, Южную Америку.

Как уже было сказано, в трактире Ядловкера находил приют всякий сброд: попрошайки, бродяги, воры и разбойники. И до того был этот Ядловкер хитер, что никакой закон не в силах был с ним справиться. Все его документы, все завсегдатаи его трактира всегда были в полном порядке. Ни о чем подозрительном, ни о чем аморальном в его поведении профессиональные сыщики, кишащие на границе, точно мошкара, сообщить не могли. Ходила молва, что Лейбуш Ядловкер является вождем всех златоградских бандитов, а их в Златограде было немало. Случались и убийства, и убийства с целью ограбления, и поджоги, не говоря о кражах. Австрийских дезертиров, бежавших в Россию, Ядловкер, соответственно, обменивал на русских, бежавших в Австрию. Поговаривали, что тех, кто ему не платил, он на погибель отдавал пограничным постам, австрийским или русским, — по обстоятельствам. Ядловкер каким-то загадочным образом получил права не только на трактир, но еще и на бакалейную лавку. Под «бакалеей», кажется, он понимал что-то совсем особенное, ибо помимо муки, дрожжей, сахара, табака, водки, пива, карамели, шоколада, ниток, мыла, пуговиц и веревок он еще торговал девушками и мужчинами. Он изготовлял фальшивые гири и продавал их окрестным торговцам, и ходили слухи, что он также делает фальшивые деньги, фальшивое серебро, золото и документы.

Естественно, он был врагом поверителя стандартов Анзельма Айбеншюца. Он вообще не понимал, с какой такой стати здоровый, разумный человек беспокоится о государстве, о правах и законах. Он ненавидел Айбеншюца не за то, что тот работал поверителем стандартов, а за его непостижимую беспорочность. Ядловкер был коренастый, неуклюжий, сильный, он был личностью, не вызывавшей никаких сомнений. Для него не составляло никакого труда вышвырнуть вон поверителя стандартов вместе с жандармом, когда те приезжали к нему со своими проверками. Однако его грешная совесть подсказала ему этого не делать. Напротив, подавив в себе ненависть, он радушно встречал поверителя стандартов. Трудно было поверить, что по-медвежьи сильный, неуклюжий Лейбуш Ядловкер владеет искусством перевоплощения. Природа задумала его крепким и изворотливым.

Всякий раз, когда поверитель стандартов посещал швабский трактир, появлялись колбаса, редька, медовуха, шнапс и соленый горошек. Вообще-то, девяностоградусный шнапс был запрещен, но тем не менее жандармский вахмистр Слама, быстро пьянея, пил его с большим наслаждением. Хотя, в принципе, это не имело значения, ведь в весах и мерах он все равно ничего не смыслил. А даже если бы и смыслил, обнаружить у Лейбуша Ядловкера фальшивые гири было невозможно. Они своевременно исчезали, потому что каким-то непостижимым образом о приезде поверителя стандартов тот узнавал днем раньше.

Именно в те дни Айбеншюц обратил внимание на странное изменение в поведении своей жены Регины. Она не только не вступала в ссоры, но и стала заметно ласковее. В какой-то степени это его напугало. Ибо если он ее все еще некоторым образом и любил, любил как что-то ему принадлежавшее, как свою новую специальность, к которой он так быстро привык, то никакого желания она в нем уже давно не вызывала. Слишком явно и долго демонстрировала она ему свое равнодушие, а порой и презрение. Он давно уже привык не смотреть на нее, когда, раздеваясь перед зеркалом, она, возможно, надеялась пробудить в нем страсть. Он давно уже привык, ложась ночью в плотно сдвинутые кровати, сразу же засыпать. Иногда, стоя нагишом, она спрашивала, любит ли он ее, вообще-то имея в виду, находит ли он ее красивой. «Ну конечно!» — говорил он, как бы уже предавшись сну, дабы избегнуть тех угрызений совести, которые он испытывал от этой лжи.

Потому-то его и удивила, и даже напугала внезапно проснувшаяся в Регине нежность. Он спал с ней, как и в прежние времена, но утром чувствовал сильное отвращение и,