уходя из дому, целовал ее, себя превозмогая. Она притворялась спящей, и он хорошо знал, что она притворяется. Но притворство было неотъемлемой ее частью, и он, не произнося этого вслух, все еще ее любил.

Напрасны были все его раздумья над тем, что стоит за этой вновь вспыхнувшей в Регине страстью. Придет день, и он узнает правду.

8

Однажды среди множества обличительных анонимных писем Айбеншюцу попалось одно необычное письмо следующего содержания:

Уважаемый господин поверитель стандартов, несмотря на то, что я из-за каких-то там десяти килограммов стал впутанной в процесс жертвой Вашей строгости, позволю себе сообщить, что Ваша супруга коварным образом обманывает и позорит Вас. А именно, с Вашим писарем, господином Йозефом Новаком.

С большим почтением, преданный Вам X. Y.

Анзельм Айбеншюц был не только человеком добросовестным, но и тугодумом.

Вдобавок он слишком часто убеждался, что многие донесения были сфабрикованными.

Засунув письмо в карман, он отправился домой. Регина, как всегда в последнее время, встретила его с любовью и даже дольше обычного висла у него на шее.

— Я тебя сегодня ждала с особым нетерпением, — прошептала она.

Взявшись за руки, они пошли к обеденному столу. Во время еды, очень внимательно ее рассматривая, Айбеншюц заметил на ее мизинце незнакомое кольцо, которое, по всей видимости, раньше ему на глаза не попадалось.

— Откуда у тебя это кольцо? — взяв ее левую руку, спросил он.

— От отца, я его просто не носила, — ответила она.

Это было недорогое мужское кольцо с искусственным сапфиром.

— Почему же ты его вдруг надела? — продолжил Айбеншюц.

— Так. Чтобы оно принесло нам счастье.

— Нам?

— Да, нам обоим, — подтвердила она.

И тут он увидел, как она изменилась. Новый большой черепаховый гребень придерживал узел ее густых, блестящих черных волос. Большие золотые серьги, которые она давно уже не носила, свисали с мочек ее ушей, едва заметно подрагивая крошечными изящными пластинками. Ее смуглое лицо снова приобрело юношеский, прямо-таки девичий румянец. Собственно говоря, выглядела она, как когда-то, как девочка, с которой он познакомился в Сараеве, где она гостила летом у своего дяди, оружейного мастера.

Эти размышления, сильно его напугав, были прерваны ее словами:

— Мне хотелось бы наконец иметь ребенка.

Тотчас вспомнив о письме, он хотел спросить: «От кого?», но сказал лишь:

— Чего вдруг? Ты ведь никогда этого не хотела. Ты всегда говорила, что у дочери не будет приданого, а сын в лучшем случае станет поверителем стандартов, как я.

— Я так люблю тебя! — опустив глаза, сказала она.

Он встал, поцеловал ее и снова отправился на работу.

Идти было далеко, и Айбеншюц вдруг вспомнил дорогой, что это кольцо с искусственным сапфиром однажды он уже видел на руке писаря Йозефа Новака.

Ему, поверителю стандартов, коварство и хитрость были отвратительны, однако сейчас он решил действовать именно так, коварно и хитро.

Писарь, как всегда, когда входил поверитель стандартов, встал.

— Добрый день, дорогой Новак! Есть какие-нибудь новости? — с непривычным для себя дружелюбием спросил Айбеншюц.

— Нет, ничего нового! — подобострастно поклонившись и продолжая стоять, пока не сел Айбеншюц, ответил Новак.

Айбеншюц бегло просмотрел бумаги и, взглянув на руки Новака, сказал:

— Господин Новак, а куда подевалось ваше кольцо с сапфиром? Это было очень красивое кольцо!

— К сожалению, я вынужден был его заложить, — нисколько не смутившись, ответил Новак.

— Что, финансовые трудности?

Тут, впервые потеряв осторожность, светловолосый заносчивый писарь сказал:

— Нет, из-за женщины!

— Да-да, у меня тоже такое бывало.

Никогда прежде не видел Новак своего начальника таким добродушным и был уверен, что его ни в чем не уличили.

На этот раз он ошибся. Ибо с присущей поверителю мер и весов обстоятельностью Айбеншюц решил в этом деле досконально разобраться. Сердце его при этом было безучастным. У него было всего лишь мимолетное, поверхностное представление о том, что его чести нанесен урон, но и оно корнями уходило во времена военной службы и в воспоминания о понятиях чести, привитых ему господами офицерами. Его, такого порядочного человека, прежде всего подстегивало желание узнать правду; установить и подвергнуть проверке меру и вес данного происшествия.

Вот почему домой он шел медленно, с поникшей головой. И если по пути ему встречались приветствовавшие его люди, то из боязни, что они могут с ним заговорить и тем самым помешать, он делал вид, что их не видит.

Почти перед самым домом у него был уже готов определенный, разработанный план действий. И, будучи верным себе, Айбеншюц постановил точно следовать этому плану.

9

Спустя неделю Айбеншюц обратил внимание, что жена больше не носит кольцо с фальшивым сапфиром, но ничего ей не сказал. Довольно долго ни с ней, ни с Новаком он об этом не заговаривал, но потом неожиданно его спросил:

— Вы уже кольцо выкупили?

— Да, — притворно изображая радость, ответил тот.

— Не стесняйтесь, я охотно мог бы занять вам денег, — сказал Айбеншюц.

— Откровенно говоря… — пробормотал писарь, изображая смущение, как минуту до этого — радость.

— С большим удовольствием, — перебил его поверитель стандартов и небрежно, словно карандаш или сигарету, протянул молодому человеку монету в пять крон. А затем сказал по-приятельски: — Господин Новак, между нами мужчинами, скажите, где же в таком маленьком городке вы встречаетесь с вашей дамой? Это же может стать достоянием чужих глаз.

Вдохновленный таким дружелюбием своего начальника, Новак встал со стула. Перед ним сидел мало чем отличающийся от школьника Айбеншюц. Стояла поздняя осень, приближался вечер, под зелеными абажурами слабо горели две казенные керосиновые лампы.

— Видите ли, господин Айбеншюц, — начал писарь, — весной и летом — это очень просто, можно встречаться