По этой причине у нас есть право считать волю к поражению реальностью.

Если бы инертность, робость, альтернативные занятия, пассивность, бездействие и покорность возникали лишь в конце жизни или когда мы обессилены усталостью и болезнью, не напоминая о себе, когда мы в полном расцвете сил, не было бы причин нападать на волю к поражению как на основного врага всего, что в нас есть хорошего и эффективного. Если воля к поражению дает о себе знать в молодом или зрелом возрасте, это симптом того, что в жизни что-то серьезно не в порядке – так постоянная сонливость служит симптомом физического нездоровья.

Если бы волю к поражению, как бессердечного злодея, можно было сразу распознать, когда она заявляется в неположенное время, бороться с ней было бы легко, но мы почти всегда оказываемся в ее власти прежде, чем успеваем опомниться, и лишь смутно чувствуем, что так быть не должно. Мы привыкли говорить о неудачливости, безысходности, робости как об отрицательных феноменах, поэтому бороться с симптомами поражения – это словно сражаться с ветряными мельницами.

В молодости мы редко распознаем у себя эти симптомы, объясняя нежелание браться за дело простительной робостью новичка, но нежелание остается, а годы идут, и однажды мы с неудовольствием обнаруживаем, что очаровательная застенчивость юности превратилась во что-то патологическое и неприятное. Тогда в качестве оправдания мы очень удобно виним заевший быт: мы не можем оставить того или иного члена семьи одиноким и беззащитным. Члены семьи взрослеют и разъезжаются, безжалостно лишая нас замещающей активности, которой мы столь рьяно заполняли свою жизнь, и нам страшно при мысли вернуться к давно заброшенным планам.

Лучшая из всех причин – не стараться в полную силу – в том, что большинство людей у нас поставлены перед выбором – работать или голодать, и работа, за которую вы схватились единственно ради заработка, мягко говоря, не идеальна. С появлением семьи и детей необходимость зарабатывать на жизнь становится еще острее. Мы, может, и рады бы переждать несколько лет нищеты, если бы затянуть пояса пришлось только нам, но просить наших близких потерпеть за компанию требует больше эгоизма и смелости, чем у нас есть.

В Америке, где браки, как правило, совершаются по любви, большинство молодых людей вступают в самостоятельную жизнь, мало что имея за душой, кроме здоровья, молодости и ума в качестве стартового капитала. Мы считаем европейский обычай спрашивать приданое у семьи невесты неблагородным и торгашеским, однако небольшой резервный денежный фонд на обзаведение хозяйством очень бы пригодился, и отсутствие такой практики в нашей стране является одной из причин, почему в Америке, хваленой стране возможностей, так много людей среднего возраста трудятся на тяжелой, нудной работе, не приносящей радости. Они ожидают от будущего в лучшем случае такого же однообразия, а худший из кошмаров для них – потерять работу и обнищать.

Уже сама по себе необходимость хвататься за первую подвернувшуюся работу объясняет, почему лишь немногим из нас удается осуществить свои планы. Сперва мы изо всех сил стараемся не забыть о цели, пусть нам и приходится зарабатывать на жизнь нелюбимой работой, и стараемся добиться своего во что бы то ни стало, тратя на это вечера, выходные и отпуска. Но работа с девяти до шести отнимает массу сил; и нужны сверхчеловеческая выносливость или упорство, чтобы работать в одиночку наперекор вселенной в отсутствие доказательств, что в конце пути нас ждет успех. Неосознанно мы подпадаем под действие воли к поражению. Мы по-прежнему пытаемся что-то делать, но на самом деле плывем по течению.

Большинство скрывает свой провал от окружающих; еще успешнее мы скрываем его от себя. Нетрудно игнорировать тот факт, что мы делаем гораздо меньше, чем способны – малую толику того, что планировали, по самым скромным меркам, закончить к определенному возрасту, и, пожалуй, никогда не осуществим своих планов. Одна из причин, почему нам так легко себя обманывать, в том, что в какой-то момент мы словно заключаем с близкими невысказанное джентльменское соглашение. «Не говори при мне о моем провале, – без слов просим мы, – и я не намекну, что и ты не оправдал ожиданий».

Тактичное молчание редко нарушается в молодости и в начале зрелости, пока считается, что мы еще можем «выстрелить». Позже молчание становится снисходительным – наступает пора, когда проще грустно улыбаться и признавать, что надежды, с которыми мы вступали в жизнь, оказались неоправданно завышенными и чересчур розовыми, особенно надежды на успех. Когда человеку за пятьдесят (иногда меньше), можно уже смириться и с мрачным юмором ворчать: мало кто из ровесников спросит: «Почему бы тебе не начать сейчас?» А ведь многие мировые шедевры были созданы мужчинами и женщинами, давно миновавшими так называемый возраст расцвета.

Так мы и проходим по жизни, не оставив следа, не узнав своих возможностей, не использовав малой доли своих способностей, врожденных или приобретенных. Если нам удается снискать некоторое уважение, восхищение и даже любовь, приобрести какой-то авторитет, нам кажется, что мы хорошо устроились, а на самом деле мы сдались на милость воли к поражению. Мы гордимся своей дальновидностью, не догадываясь, что нас грубо обманули, что мы согласились на компенсацию за смерть, а не на радости жизни.

Если сложная игра, в которую мы играем с собой и друг с другом, не прерывается даже на мгновение, чтобы мы вдруг поняли – это всего лишь игра, то воля к поражению неощутимо и неуклонно ведет нас вниз, пока мы не скатимся окончательно, и никому даже в голову не приходит сопротивляться. Но игра имеет обыкновение заканчиваться на самом интересном месте, и тогда мы недоумеваем, почему мы так живем, как случилось, что мы заигрались в прятки, что стало с настоящей жизнью, которую мы все собирались начать, пока отвлекались, бездельничали или вкалывали ради куска хлеба.

Иногда этот момент забывается и приходит на память намного позже или не вспоминается вовсе. Но некоторые из нас не могут забыть своего озарения. Игра превращается в кошмар, и вырваться из нее в реальную жизнь становится нашей основной задачей. Порой бывает еще страшнее; мы пробуем разные пути, вроде бы ведущие к свободе, но всякий раз оказываемся, как Алиса в зазеркальном саду, там, откуда начинали.

Однако выход есть, и, подобно Алисе, мы сперва пойдем в обратную сторону. Для начала нам придется признать существование воли к поражению и что мы – ее жертвы.

Если бы воля к поражению проявлялась единообразными и очевидными симптомами, как корь или сильная простуда, ее бы давно победили или придумали лекарство.