Кошмар! Просто дурной сон! Из-за какого-то идиота мы с бабушкой пол года должны будем жить на ее пенсию. Да, академическую, но не значит, что большую. Скорее всего придётся искать подработку…

– Эй! – меня окликает он. Причина всех моих бед на ближайший семестр, – ты чего там бормочешь? Проклинаешь?

– Ты! – я резко разворачиваюсь, сжимая кулаки, и проглатывая самые грязные ругательства. Вижу на его лице только ухмылку без всяких следов раскаяния. И меня окончательно накрывает.

– Даже не смей обращать больше ко мне, папенькин пересыщенный щенок! Бездарь! – вспыхиваю я.

Прикусываю язык, видя, как лицо парня мрачнеет.

– Грубо… – цокает языком. – А не боишься, что я сделаю так, что тебя отсюда выпрут?

От его вопиющей наглости даже не нахожусь, что ответить. Просто, как рыба, заглатываю воздух, открывая рот.

Этот Царицын, да, кажется так звучит его фамилия. Надвигается на меня стеной, и я, понимая, что действительно переборщила, отступаю назад пока не вжимаюсь спиной в стену.

– Извини меня, пожалуйста, – упираюсь в его грудь ладошками, пытаясь увеличить расстояние. – Ты своим поведением лишил меня стипендии, я очень расстроена. Понимаю, что тебе на это плевать, но…

– Ты сама все усложнила, – он перебивает меня, повышая голос, и равнодушно жмёт плечами, – сэкономила бы мне время, дала бы списать письменную часть. Получила бы и стипендию и бабки от меня.

Я не знаю, что в этот момент на меня находит.

Чувства от мужской близости обостряются. Пахнет этот парень, конечно «ах!». Физическая сила меня подавляет и заставляет трепетать. Обида на то, что он не желает признавать свою вину, клокочет в горле… А ещё этот надменный, обвиняющий тон!

Я просто размахиваюсь и от всей души припечатываю ему пощёчину.

Голова парня дергается. На щеке появляются царапины от ногтей, а на губе проступает кровь.

Я в шоке распахиваю глаза и застываю.

Он слизывает капельку с губы. Красиво очерченной, припухшей… мамочки, о чем я думаю! И в следующую секунду вжимает меня в стену, с рычанием впиваясь в губы жестким поцелуем.

Мое сердце обрывается и перестаёт стучать. В ушах нарастает гул. На языке остаётся металлический привкус.

– Нет! – я пытаюсь увернуться от его губ, но он фиксирует меня возле стены сильнее и втыкается горячим дыханием в кромку уха.

– Я не утоплю тебя, только потому что ты такая красивая и ошпаренная. – Хрипло мурлычет мне в ухо. – Жалко только, что дура, – резко выпускает меня из рук, разворачивается и уходит к лестнице.

Я прижимаю пальцы к горящим, пульсирующим губам и неожиданно понимаю, что последние предложения парень сказал на прекрасном французском.

Ой мамочка!

Такую лексику вообще используют только люди, прожившие минимум месяц во франкоговорящей стране! Но тогда зачем ему нужна была моя помощь на экзамене? Или он просто из тех людей, кто хорошо говорит по французски, но совершено не знает письменного языка?

«Не о том думаешь, Ася!» – строго обрываю себя. – «Ты сейчас должна идти в деканат и умолять не закрывать ведомость, пока ты не сдашь экзамен.»

А иначе… все-таки отсутствие стипендии это не самое страшное. Гораздо страшнее гнев бабушки, которой придётся это сообщить.

Ася

Пока поднимаюсь на административный этаж, просто извожу себя внутренними диалогами. Да, формально мне действительно проще поставить экзамен всем этим золотым деткам.

Но должны же в этом институте хоть где-то оставаться принципы, знания и мораль! И я, в конце концов, требую к себе банального уважения, как к педагогу!

– Валид Аристархович у себя? – захожу в приемную и стреляю глазами на дверь кабинета.

– Ждет тебя, – с сочувствующим взглядом кивает мне секретарша Верочка. – Злющий. Чего случилось то снова?

– А, – отмахиваюсь, – как всегда.

– Ни пуха… – слышу шёпот Верочки.

Стучу.

– Можно? – жму ручку.

– Входите, Гордеева, – отзывается мой начальник с тяжёлым вздохом. – Садитесь. – Указывает мне золотым «паркером» на стул возле своего стола.

– О чем вы хотели так срочно поговорить? – присаживаюсь с прямой спиной и кладу руки, сцепленные в замок, на стол.

– Конфетку хочешь? – начальник по-свойски протягивает мне вскрытую коробку сладостей со стола. – А то у меня от них диабет, а остановиться не могу.

– Нет, спасибо, – отрицательно качаю головой. – Меня там студенты ждут. И тоже с конфетами, – хмыкаю.

– Ладно… – он встаёт из кресла и подходит с задумчивым видом к окну.

– Анастасия Ивановна, вы же умная молодая женщина. И уже должны понимать, что содержание такого ВУЗа как наш требует большой финансовой поддержки. Все эти аллейки, травка, мебель, конференции…

– Понимаю, – соглашаюсь.

– И родители наших прекрасных студентов с удовольствием помогают развитию ВУЗа, – делает паузу, задумываясь. – М-да! А взамен, хотят видеть самую малость – отличные оценки для своих детей. Ну неужели это так сложно?

– То есть вы сейчас открытым текстом мне говорите, что продаёте оценки в ведомостях? – прищуриваюсь, оборачиваясь на него.

– Бог с вами, дорогая, – он всплескивает руками. – Я всего-то веду речь о взаимных уступках и уважении. Ну неужели вы не помните себя в их возрасте… Как рыдали здесь, умоляя не закрывать ведомость.

– Как раз очень хорошо помню, – киваю. – Каждую оценку я заслужила своим трудом. Мне было важно, чтобы дедушка гордился. И, кстати, – усмехаюсь, – ведомость тогда все равно закрыли. Я доучивалась семестр без стипендии.

– В общем так, Анастасия Ивановна, – начальник возвращается к столу и мрачнеет, опускаясь в кресло. – Пошутили и хватит. Если на вашем потоке в зачетных ведомостях будут стоять негативные оценки, то у меня возникнет логичный вопрос о вашей профпригодности. Почему вы не смогли заинтересовать своим предметом лучших студентов нашего института.

– Валид Аристархович, – задыхаясь от праведного гнева, я подскакиваю на ноги. – Мои студенты самые лучшие в своих знаниях. Они регулярно привозят призы с конкурсов и олимпиад! Вы же знаете! И если другим преподавателям не стыдно…

– Анастасия Ивановна, – раскатисто повышает голос ректор, – выбирайте выражения! И всегда помните, что среди нас нет святых. Любого! Можно уволить или исключить за малейшую провинность, а можно понять и простить. Только человеком для этого нужно быть! И даже то, что ваш дед – почетный проректор нашего института не даёт вам полномочий ронять авторитет других педагогов.

О как обернул! Едва сдерживаюсь, чтобы зло не похихикать.