К моменту моего прихода мастерская работала напряженно, так как заканчивался проект жилого дома возле Бессарабки, куда должны были вселиться наши сотрудники, в том числе и счастливые обладатели с таким трудом отвоеванных комнат. Поэтому, как только я получил собственный рабочий стол с рейсшиной, Иван Николаевич, наш главный инженер, подошел ко мне и сказал:

– Сейчас срочных архитектурных работ нет, поэтому загружать вас буду я. Вы можете сделать план перекрытия?

– Конечно, – ответил я, хотя не был в этом уверен.

Я получил «козу» (образец) и усердно принялся за работу. Работа оказалась несложной, но мне хотелось блеснуть графикой и преподнести мой первый чертеж красиво. В ту пору все чертежи калькировались копировщицами, поэтому все писали как попало. Я же старался изо всех сил, высунув язык, и все надписи выполнил изящнейшими шрифтами. Это произвело впечатление. Иван Николаевич носился с этим листом и тыкал им в лицо всем своим инженерам. На второй день он меня спросил:

– А подпорную стенку вы посчитать тоже сможете?

– Могу, – ответил я и испугался, так как подумал, что меня хотят переквалифицировать в инженеры.

Через несколько дней, когда я уже сделал несколько конструкторских работ, я понял, чем вызвана такая ситуация. Все расчеты и проверку чертежей делал в мастерской один человек – великолепный инженер Александр Валерианович Рыков, с которым я познакомился в первый же день. У нас было много общих знакомых из среды архитекторов. Он был интеллигентнейшим человеком, сыном профессора Валериана Никитича Рыкова – известного архитектора, первого ректора Киевского художественного института, автора ипподрома, киностудии, банка. С ним было приятно беседовать во время перекуров. Он пользовался большим уважением в районной библиотеке: ему в первую очередь давали прочитывать все толстые литературные журналы, так что он был в курсе всех дел на литературном фронте. Он любил вспоминать истории из своего детства, причем эти воспоминания носили ярко выраженную кулинарную окраску. Особенно выпукло прорезались эти воспоминания после посещения диетической столовой, где он регулярно питался.

– Вы знаете, Александр, со мной произошла странная история. Сегодня мне предложили в моем диетическом ресторане куру. Меня это расстроило. Я, знаете ли, с детства кур не ем. Хотя в детстве я не гнушался простой пищи. На праздники я любил забраться на кухню, где закусывала прислуга, и съесть, например, бутерброд с красной икрой. Отец заглядывал на кухню и возмущался: «Что ты ешь, Саша? Она же крашеная. Пойди к гостям в столовую и ешь нормальную икру». А перед праздниками, особенно перед Рождеством, нам присылали ящик с пробными бутылочками – мерзавчиками различных коньяков для рождественского заказа. Отец любил хороший коньяк, тщательно дегустировал, выбирал и заказывал пару ящиков.

А тут вдруг вареная кура. Куру я мог есть только в одном виде – «де валяй по-киевски», и то под хороший коньяк и приготовленную так, как ее подавали в довоенном «Метрополе» – это там, где сейчас консерватория. Повар там был виртуоз. Он брал крупную куриную ногу, закатывал на ней шкурку, снимал мясо, изображал великолепную котлету, нашпигованную маслом, насаживал ее на косточку, закатывал шкурку назад и в таком виде зажаривал во фритюре. Такую куру можно было есть с удовольствием. Я уже не говорю о гарнире. А тут – кура отварная, гарнир перловая или рисовая каша. От одного этого меню охватывает безумная тоска.

Когда наступил второй день моей трудовой деятельности, Александр Валерианович исчез – сказали, что заболел. Поэтому срочная работа, связанная с подпорными стенами, стояла, и меня решили приобщить к этому делу.

– Вы уверены в этом, Иван Николаевич? – спросил шеф. – Он же архитектор. Такого там насчитает, что потом дом сползет на крытый рынок.

– Ничего страшного. Через три дня прийдет Рыков и все проверит. Кроме того, результаты я почувствую через штаны.

Во-первых, я удивился его чутью, а во-вторых, меня поразило, откуда он так точно знает, когда Александр Валерианович кончит болеть. Через три дня Рыков, действительно, появился в мастерской. Был он очень бледным, осунувшимся, с болезненными воспаленными глазами. Он сообщил, что у него опять были желудочные колики, очевидно, он никогда не сможет привыкнуть к этой диетической пище, но сейчас уже вроде получше.

Судьба его сложилась весьма трагично. До войны умерла его первая жена – пианистка. Во время войны погибла его вторая жена – балерина. Третий брак – послевоенный, был случайным, он вскоре развелся и остался один. На фронте он был майором инженерных войск, наводил мосты, его очень уважали. Но фронтовых друзей он быстро растерял. Превратности судьбы наложили отпечаток на его образ жизни. После получки он, как человек организованный, отправлялся в диетическую столовую, покупал талоны на 15 дней, менял книги в библиотеке, относил белье в прачечную и в чистку, кое-что в починку. А на все оставшиеся деньги он покупал водку и запирался с ней дома обычно на три дня. После этого на четвертый день он без опоздания приходил на работу в очень болезненном состоянии и сообщал всем хорошо накатанную версию о желудочных коликах. Во все остальные дни он не пил. Учитывая очень высокую квалификацию, ему прощали эту слабость, участливо выслушивали его историю о коликах и загружали расчетами и проверкой. Но, к сожалению, иногда эти трехдневные исчезновения совпадали с весьма срочными работами. И тут начиналась паника. Я попал как раз в такой момент, и меня засадили за расчеты подпорных стен, так как дом для наших сотрудников находился на улице Дарвина на крутом склоне над Бессарабкой.

Руководил всеми этими работами главный инженер нашей мастерской Иван Николаевич. Он был симпатичным пожилым человеком, но менее интеллигентным, чем Александр Валерианович, и потому высказывался иногда чересчур образно. В расчеты он старался не влезать. Он в свое время изучил расчеты по допускаемым напряжениям, и, когда перешли на новую форму по расчетным сопротивлениям, переучиваться не захотел. Когда он не соглашался с результатами вычислений, то приводил все тот же, не самый объективный аргумент: «Я это чувствую через штаны». Спорить с таким аргументом было трудно.

У Ивана Николаевича были свои увлечения. Летом он после работы частенько садился на велосипед с моторчиком и отправлялся в пригороды, как он говорил, на сбор барбариса. Потом он его перерабатывал каким-то ему одному известным способом в соответствующий довольно крепкий напиток. Иногда из его угла слышалось бульканье. После этого через некоторое время Иван Николаевич выходил из угла в крайне веселом настроении и начинал разглагольствовать о значении интуитивного метода конструирования. У меня с ним сохранялись идеальные отношения. Он всюду стоял горой за меня до выхода первой большой юбилейной стенгазеты. Диапазон работы нашего института был необъятным: клубы, библиотеки, административные здания, ипподром, цирк, коровники, свинарники. Через месяц после моего вступления в должность меня вызвал директор.

– Ты чем там сейчас занимаешься?

– Да вот перекрытия делаю и подпорные стены считаю.

– Вот, пожалуйста! А говорили, что архитекторов не хватает. Бросай сейчас же всю эту ерунду. Вот тебе чертежи Киевского цирка. Автор сейчас заболел, а строители подняли скандал. Надо сделать рабочие чертежи завершения на куполе. А тут на фасаде только намеки. Даю тебе три дня. Шеф в курсе дела.