подвела промежуточный итог наших научных усилий. Причем сделала это вполне основательно. Речь идет о коллективной монографии «Рефлексивное крестьяноведение. Десятилетие исследований сельской России»[5]. В ней хорошо заметен закономерный переход от демонстрации эмпирического материала к его научному обобщению. Книга содержит в себе концептуальные тексты, методологическую, социальную и этическую рефлексию полевых социологов, инвентаризацию методических техник и способов сбора материала, результаты анализа исторических данных и экономических источников, бюджетных обследований, а также изложение практических техник вживания в предмет как человеческую среду. Расшифровки интервью с крестьянами приводятся, но как вспомогательный, иллюстративный массив. Общее представление об этой книге выразительно сформулировано в одной из рецензий. Автор отзыва отмечает: «Книга дает ясное представление о размахе самих исследований и разнообразии аналитических практик и жанров текстов. Обычно при чтении научного текста мы пребываем в гостиной, а с методологической кухни только доносятся лишь сигналы запахов и звуков стряпни. Здесь все иначе – нас водят по самой кухне, мы наслаждаемся разнообразными ароматами, видим исходные продукты, разные стадии их готовки, смотрим, что и как жарится и парится. Нас потчуют и любовно хранимыми припасами концептуальной классики темы, и свежайшими блюдами прямо с пылу с жару. Как и положено угощениям крестьянского стола, все это – непосредственно, вкусно и обильно»[6].

Спустя три года одной из участниц полевых экспедиций была издана монография о северной деревне, где ей довелось жить и работать[7]. В книге освещена история российского и советского крестьянства с дореволюционного времени до наших дней на примере одной из таежных деревень. Автору удалось создать целостную картину жизни российского села, используя социологические методы исследования и живое общение с жителями деревни Кобелево. Как точно заметил один из рецензентов, эта книга – не что иное как современный вариант истории села Горюхина. Эта монография – продукт, в сущности, неповторимый, потому что написать такого рода текст можно лишь однажды – живя там и тогда, слушая именно тех, кто в деревне Кобелево «жил» и «был». Живая речь крестьян цитируется автором хотя и обильно, но фрагментарно и ситуационно – как яркие вспышки народной мудрости, наблюдательности и красноречия, как концентрированные моменты истины, как жизненные обобщения и итоги. Это очень важно. И, конечно, только этого – мало.

И вот здесь я хочу рассказать о том, как мне самому пришлось пробираться к книжке, которую вы сейчас держите в руках. Иначе говоря, я хочу отчитаться о собственных текстово-аналитических поисках, а затем обосновать необходимость и правомерность предельно внимательного и бережного отношения к речевым крестьянским практикам, какими бы рутинными и ординарными они на первый взгляд ни казались. Причем такое отношение в данном случае – не самоцель, а средство, специальный инструмент понимания и истолкования.

Так вот, для меня поиск соответствующего эмпирико-аналитического жанра начался с весьма обширной по журнальным меркам статьи, которая была озаглавлена следующим образом – «Российский крестьянский двор: эволюция повседневного существования». Ее опубликовал российский независимый научный журнал «Мир России»[8]. Данный текст выглядел достаточно специфично. Строго говоря, это была и не научная статья, и не публицистический очерк. Это были и не зарисовки с натуры. Я предпринял тогда попытку добросовестной, тщательной, не упускающей ни единого смыслового поворота, разборки, а затем – систематизации крестьянских «голосов снизу». Иначе говоря, основным содержанием того начального текста было проблемно-ориентированное цитирование отрывков из громадного массива крестьянских устных рассказов, записанных в ходе первой социологической экспедиции, снаряженной Теодором Шаниным. Я снабдил эти выписки-цитаты собственным минимальным комментарием. Лапидарность в данном случае была вполне уместной – не нужно быть многословным и нудно-въедливым, когда живые голоса моих собеседников, взятые сами по себе воспоминания, суждения и рассказы о деревенской жизни, весьма выразительны и информативны. Для иллюстрации приведу два образчика-примера того журнального текста, чтобы лучше представить сам характер организации выстроенного тогда мной информационно-аналитического пространства. В этих примерах сначала идет мой обобщающий комментарий, а вдогонку – текстовая цитата, взятая из крестьянских нарративов.

«1. Скупость, экономность и расчетливость, извлечение пользы даже из жизненных мелочей были обычными – и не самыми плохими, по мнению большинства информантов, – формами ведения доколхозного крестьянского хозяйства. В самом деле, незаметно, чтобы респонденты, рассказывая об этих сторонах практики двора, вносили в воспоминания явную негативную оценку. Как мы увидим, эти черты сохранились и на более поздних исторических этапах эволюции двора.

– Ты знаешь, Валерька, какой он был скупой, дедушка Сергей?! Он, бывало, говорил мне: «Внучка, копеечку вяжи в пять узлов, и то она уйдет!» Ты знаешь, говорит, как копеечка мне доставалась?! Вот он какой… И ты знаешь, какую он раздул кадилу?! Это не только изо всей деревни, а изо всего района такое большое у него было богатство. Сколько скотины было! Все удивлялись: у Сергея Ивановича двадцать семь человек семья и живут все вместе. И не делятся, и не ругаются. Что это, говорили, за семья такая?! (Поволжье, Красная Речка Саратовской области. Тырышкина)

– Молодежь гуляла на вечерках, называлось – «досветки». Там знакомились. Клуба не было. Нанимались у хозяина на квартиру. Хозяин пускал и брал плату такую: парубкам заказывает камышу накосить для топки, девчатам – чтоб свет носили свой, из сала фитили делали. Девчата хозяйке помогают напрясть, пошить. (Сибирь, Александровка Алтайского края. Бикетов)

Колхоз враз всех сравнял! (Гремячка Саратовской области, Марунова) – таков общий взгляд на экономическое состояние крестьянских дворов периода коллективизации.

– Ну, обыкновенно мы жили. В своем хозяйстве мы средне жили. Хлебушка нам от нови до нови хватало. А вот первые годы в колхозе – уж тут мы жили плоховато. (Нечерноземье, Городня Тверской области. Кирпичев)

2. Даже небогатые крестьянские дворы стали жить еще бедней – «коллективизационный шок» продолжал действовать примерно до конца 1930-х годов. Одна из важных причин этого общего и резкого понижения уровня жизни крестьянского двора и села в целом – это то, что в деревне не осталось крепких хозяев, за которыми можно было тянуться и которые при нужде выручали бедную семью: давали хлеб до нови, помогали тяглом, живым трудом и т. п.

– Простой народ испортили только во время коллективизации! А так были все приятные… Все до одного вместе мы были. Скажем, ты богатенький, а я бедный. И мы каждый друг друга так и понимали: ты умеешь быть богатым, а я вот – не умею. Но может, когда-нибудь все-таки сумею. А при коллективизации – враз все вместе оказались. То есть: кулаков-то раскулачили, богатых. Их – нет уже! Остались бедняки и середняки, – только они