— Привет, — протянул руку профессор.

— Почему в темноте? — и, не дожидаясь ответа, Зигмунт щелкнул выключателем. — Холодно здесь, собачья осень. Смотри-ка, дрова в камине! Нет ничего лучше камина! Так пусть Бронислав затопит…

Вошедший слуга краем глаза взглянул на хозяина, поднял с пола шубу, развел огонь и вышел. Пламя быстро охватило сухие поленья. Профессор продолжал неподвижно стоять у окна.

— Иди сюда, посидим, поговорим, — потянул его Зигмунт в кресло у камина. — Вот так. Тепло — это замечательная вещь. Ты молодой, не умеешь еще это ценить. А для моих старых костей… Ты что не в больнице?

— Да… Так вышло.

— Я звонил, — воодушевленно продолжал председатель, — звонил в больницу. Хотел зайти получить у тебя консультацию. Беспокоит меня левая нога. Боюсь, что это ишиас…

Профессор слушал молча, но лишь отдельные слова доходили до его сознания. Однако ровный и спокойный голос Зигмунта действовал настолько благотворно, что мысли начали концентрироваться, соединяться, связываясь в какой-то почти реальный образ действительности. Профессор вздрогнул, когда родственник вдруг, сменив тон, спросил:

— А где же Беата?

Лицо профессора вытянулось, и он с усилием произнес:

— Уехала… Да… Уехала… Уехала… за границу.

— Сегодня?

— Сегодня.

— Это как-то неожиданно, — заметил Зигмунт.

— Да… Да. Я отправил ее… Понимаешь… были некоторые дела и в связи с этим…

Профессор говорил с таким трудом, а страдание так выразительно отражалось на его лице, что Зигмунт поспешил согласиться:

— Разумеется, понимаю. Только, видишь ли, на сегодня приглашены гости. Нужно было бы позвонить всем и предупредить, что вечер не состоится… Если позволишь, я займусь этим?..

— Буду тебе крайне признателен…

— Вот и хорошо. Я думаю, что у Михаловой есть список приглашенных, я возьму его. А для тебя сейчас самое лучшее — прилечь в постель… Ну, не буду тебе мешать. До свидания.

Он протянул руку для прощания, но профессор не заметил ее. Зигмунт похлопал его по плечу, задержался еще на минуту у двери и вышел.

Профессор очнулся, когда скрипнула дверь. Он заметил, что все еще сжимает в ладони письмо Беаты. Смяв лист бумаги в маленький шарик, он бросил его в огонь. Вспыхнув красным бутоном, письмо превратилось в пепел. Дрова в камине уже давно превратились в горку красных углей, когда, наконец, профессор встал. Медленным движением он отодвинул кресло и осмотрелся.

— Не могу, не могу здесь больше, — прошептал Вильчур и выбежал в прихожую.

Бронислав вскочил со стула:

— Пан профессор уходит?.. Осеннее пальто или более теплое?

— Все равно.

— На улице прохладно. Я думаю, лучше надеть более теплое, — высказал свое решение слуга и подал пальто.

— Перчатки!

Бронислав выбежал за профессором на крыльцо. Но тот не услышал, так как был уже на улице.

Конец октября в том году был холодный и дождливый. Сильный северный ветер срывал с ветвей деревьев преждевременно пожелтевшие листья. На тротуарах стояла вода. Одинокие прохожие шли с поднятыми воротниками, наклонив голову, чтобы защитить лицо от мелких колючих капель дождя, или двумя руками держали зонтики, защищаясь от резких порывов ветра. Из-под колес редких автомобилей вылетали мутные струи воды. Извозчичьи лошади лениво тащились, а поднятые верхи пролеток, омываясь дождем, тускло поблескивали в свете желтых фонарей.

Доктор Рафал Вильчур машинально застегнул пальто. Он шел по улице, никуда не сворачивая.

«Как она могла так поступить? Как могла?» — уже в который раз мысленно задавал он себе один и тот же вопрос.

Неужели она не понимала, что отнимает у него все, что лишает его смысла и цели существования? И почему? Только потому, что встретила какого-то человека… Если бы он хоть знал, если бы был уверен, что этот человек сможет оценить ее, не обидит, даст счастье, которого она достойна. Она написала только его имя: Янек.

Вильчур начал перебирать в памяти близких и далеких знакомых. Нет, ни с одним из них она не могла уехать. Может, это какой-нибудь негодяй, аферист, бродяга, который бросит ее при первой возможности. А может, Беате заморочил голову, обманул ее, сманил лживыми признаниями и клятвами профессиональный соблазнитель? Рассчитывал, вероятно, на деньги. А ведь она не взяла даже своих драгоценностей. Это, вероятно, отъявленный мерзавец. Надо его догнать и, пока еще есть время, предупредить преступление. Необходимо обратиться к властям, в полицию… Объявить розыск, разослать сыщиков…

И что с того, если ее найдут? Она ведь все равно не вернется ко мне. Откровенно же написала, что не любит, что ее мучили и его мнимое превосходство, и богатство, и слава… и, наверное, его любовь. Она была такой деликатной, что никогда об этом не говорила прямо… По какому же праву он осуждает ее, решает чужую судьбу?.. А если она согласна на любые тяготы с тем другим?.. Какие аргументы можно найти, желая убедить женщину вернуться к нелюбимому мужу, к мужу, которого она… ненавидела? Не слишком ли поспешно он причислил того человека к отбросам общества, представив этаким мерзавцем?. Беата не могла уйти с таким мужчиной. Ей всегда нравились идеалисты, мечтатели… Даже Мариоле она часами читала стихи, которые семилетний ребенок не мог понять. Она читала для себя.

Мужчина, с которым она ушла, должен быть молодым, непрактичным, бедным. Но как, когда она с ним познакомилась? Почему никогда, ни единым словом, не обмолвилась о нем?.. И внезапно сбежала, поступила так неосмотрительно и жестоко. Бросила человека, который был готов на все… как пес, как раб…

Согрешил ли он перед ней, перед своей любовью? Никогда! Даже в мыслях! Она была первой женщиной, которую профессор полюбил. Произошло это почти десять лет тому назад. Он так отчетливо все помнил. Познакомились они случайно. И он до сегодняшнего дня утром и вечером, каждый час, каждую минуту благословлял тот случай. Тогда Вильчур был еще доцентом и проводил собственные опыты. Ее дедушка попал на улице под колеса грузовой машины. Сложнейший перелом обеих ног. Вильчуру, оказавшему первую помощь, пришлось взять на себя труд сообщить о несчастье его внучке. Дверь маленькой квартирки в старом городе тогда открыла ему Беата.

А через несколько месяцев уже состоялась их помолвка. Беате едва исполнилось семнадцать лет. Она была хрупкой, бледной девушкой и носила дешевые заштопанные платья. В доме царила бедность. Родители Беаты во время войны потеряли все свое состояние. До несчастного случая старик содержал свою жену и внучку, давая уроки иностранных языков. Бабушка часами рассказывала внучке и ее жениху о былом величии рода Гонтыньских, о дворцах, балах, охоте, о табунах лошадей, драгоценностях, о нарядах, которые привозились из Парижа… В задумчивых глазах Беаты отражалось сожаление об утраченном прошлом, которое, казалось, уже не вернется никогда.