Выстроенный на нескольких уровнях город с его домами, выкрашенными в яркие радостные цвета, очарователен при свете дня. Но по ночам Адиса просто ослепительна. Фонари кочевников висят почти на каждом доме, их многоцветные огоньки сияют даже во время снежной бури. На окнах – декоративные решетки, и льющийся сквозь них золотой свет рисует на снегу невероятные узоры.

Постоялый двор «Укайя» расположился на одной из верхних террас, откуда открывается вид на залив Фари, омывающий северо-западную часть города, и на залив Афтаб – на северо-востоке. Там, среди гигантских дрэйфующих льдин, всплывают на поверхность и снова погружаются в черную воду киты. В центре города покрытый копотью шпиль Великой Библиотеки пронзает небо своим острием. Шпиль все же уцелел – когда я в последний раз была здесь, то видела, как его пожирает пламя.

Однако сейчас в центре моего внимания жители Адисы. Несмотря на пронизывающий северный ветер, Мореходы разодеты, как на праздник. Костюмы из красной, синей и пурпурной шерстяной ткани расшиты пресноводным жемчугом и крошечными зеркальцами. Просторные плащи оторочены мехом и украшены богатой золотой вышивкой.

Возможно однажды это место станет для меня домом. Большинство Мореходов не разделяют предрассудков Никлы. Возможно, и я когда-нибудь смогу носить красивые платья, жить в доме с розово-голубыми стенами и зеленой крышей. Буду веселиться вместе с друзьями, стану целительницей. Встречу красивого Морехода и буду отвешивать затрещины Дарину и Мусе, если те вздумают меня дразнить.

Я пытаюсь удержать эту красивую картинку перед глазами. Но я не хочу жить в Маринне. Я хочу вернуться в пустыню, где под черным небом будут звучать истории Кочевников. Я хочу подолгу, не отрываясь, смотреть в светло-серые глаза и видеть в них любовь и еще тот проблеск свирепой пылкости, по которым я так тоскую. Я хочу узнать, что он сказал мне на садейском языке, когда мы танцевали на Лунном Фестивале в Серре, полтора года назад.

Я хочу, чтобы Элиас Витуриус вернулся ко мне.

Прекрати, Лайя. Книжники и Меченосцы Дельфиниума рассчитывают на меня. Муса решил, что Никла просто не хочет встречаться с Сорокопутом, и мы придумали, как заставить принцессу ее выслушать. Но план сработает только в том случае, если я проберусь во дворец.

Направляясь в центр города, я слышу обрывки разговоров. Горожане обсуждают нападения на отдаленные деревни. Говорят о чудовищах, рыскающих по округе.

– Я слышал, в одном селении сто человек убили.

– Полк моего племянника отправился в поход несколько недель назад, и до сих пор от них ни слуху, ни духу.

– Это просто болтовня…

Но это не пустая болтовня. Феи Мусы вернулись сегодня утром с новостями. У меня сжимается сердце, когда я думаю о сожженных дотла приграничных селениях, о безжалостно казненных жителях.

Улицы становятся узкими, фонари попадаются все реже. Я слышу за спиной звон монет и резко оборачиваюсь, но никого не вижу. Я ускоряю шаг, и вот уже ворота дворца. Они инкрустированы ониксом и перламутром, отливающим лунным светом под розоватым ночным небом. «Не приближайся к этим треклятым воротам, – предупреждал меня Муса. – Их охраняют йадуна, невидимость не спасет тебя от этих ведьм».

Колдуньи-йадуна живут в неизведанных землях, лежащих за Великими Пустынями, в тысячах миль к западу от Адисы. Несколько колдуний состоят на службе у королевской семьи Мореходов. Встреча с ними означает тюрьму – или смерть.

К счастью, во дворце имеется черный вход – и не один – для горничных, курьеров и садовников, которые обслуживают громадное здание. Их охраняют не йадуна, а обычные воины, и для меня не составляет никакого труда проскользнуть мимо них.

Однако, оказавшись внутри, я снова слышу этот звук – позвякивающих монет.

Дворец имеет форму буквы «П», во внутреннем пространстве разбит огромный ухоженный сад. Коридоры настолько широкие, что легко разъедутся две повозки, а каменные потолки – такой высоты, что я не могу рассмотреть фрески, которыми они расписаны.

И повсюду зеркала. Завернув за угол, я случайно бросаю взгляд в одно из них и успеваю заметить ярко-синее одеяние и блеск золотых монет. У меня учащается пульс. Йадуна? Но отражение исчезает слишком быстро.

Я возвращаюсь обратно – туда, где исчезла фигура. Коридор пуст, если не считать двух дежурных стражников. Я говорю себе, что разберусь со своим преследователем, кем бы он там ни был, когда окажусь с ним лицом к лицу. Сейчас мне нужно проникнуть в тронный зал.

«Каждый вечер, после шестого колокола, – рассказывал Муса, – принцесса покидает тронный зал и направляется в парадную столовую. Зайди через южный аванзал. Положи клинок на трон и уходи. Как только стражники увидят оружие, Никлу уведут в ее покои».

Никто не пострадает, Никла окажется там, где нам нужно, и Кровавый Сорокопут обратится к ней со своей просьбой.

Аванзал – небольшая комната, в воздухе висит слабый запах затхлости, пота и женских духов, но, как и обещал Муса, здесь никого нет. Я беззвучно просачиваюсь в приоткрытую дверь и оказываюсь в темном углу тронного зала.

И слышу голоса.

Первый голос – женский, звучный и разгневанный. Я всего один раз слышала, как говорит принцесса Никла, и это было несколько месяцев назад. Я не сразу ее узнаю.

Звук другого голоса заставляет меня окаменеть. Пугающе тихий, пронизанный жестокими интонациями – ошибиться невозможно. Что она делает здесь, в Адисе? Она, которая называет себя Императором Инвиктусом и Верховным Главнокомандующим Империи.

Но для меня она навсегда останется Комендантом.

Запах и вкус тушеного мяса навевают воспоминания. И мне это не нравится.

Куски моркови и картофеля размягчились, мясо куропатки легко отделяется от костей. Но когда я засовываю ложку в рот, мне немедленно хочется выплюнуть еду. В хижине холодно. Над миской поднимается пар, в котором мне чудятся лица. Женщина-солдат со светлой косой, уложенной короной вокруг головы, стоит рядом со мной среди леса, спрашивая, все ли со мной в порядке. Другая женщина – невысокая, с татуировкой на шее, сжимает в руке плеть, с которой капает кровь, и сверлит меня безжалостным взглядом.

Девушка с золотыми глазами касается кончиками пальцев моего лица, умоляя ей не лгать.

Я крепко зажмуриваюсь, и миска, пролетая через всю комнату, разбивается вдребезги о каменную полку над очагом. Над искусно выкованными мечами, которые я повесил там несколько месяцев назад, поднимается облачко пыли.

Лиц больше нет. Я стою посреди комнаты, а на ладонях под кожей несколько заноз с грубой столешницы.

Я не помню, как вскочил со стула, как швырнул миску в стену. Не помню, как вцепился в стол с такой силой, что руки теперь кровоточат.

Эти люди – кто они? Они в аромате зимних плодов и в прикосновении мягкого одеяла к моей коже. В тяжести оружия и в посвисте колючего северного ветра.