Конвоиры отпустили её и торопливо ушли, со скрипом закрыв невидимую дверь, а потом в глаза ударил свет. Лампа, стоящая на столе, была направлена прямо в лицо, и скованные за спиной руки не позволили прикрыть глаза ладонями.

– Имя? – донёсся до неё голос явно скучающего человека.

Только теперь, прищурившись, она разглядела тёмный силуэт мужчины, сидящего за столом.

– Флора.

– Фамилия?

– Озирис.

– Возраст?

– Сорок два.

– Где трудитесь?

– Доцент кафедры археологии Института древней истории.

– Неплохо выглядите для доцента. – Хозяин кабинета повернул вниз колпак настольной лампы, щёлкнул выключателем под столешницей, и загорелся тусклый верхний свет. – Так лучше?

– Да.

– Я прошу извинить, но вас доставили сюда раньше, чем принесли ваше дело. Поэтому я пока не знаю, как мне следует с вами обходиться. – Дознаватель откинулся в кресле, сохраняя непроницаемое выражение лица. – Пока можете присесть. Табурет слева от вас.

– А руки можно освободить?

– Терпение…

Флора присела на край табурета и огляделась. Низкий сводчатый потолок, стены, сложенные из грубо отёсанных булыжников, пол, покрытый дешёвым желтоватым пластиком – казалось, всё здесь было устроено именно для того, чтобы вызвать у человека ощущение тревоги и неуверенности в себе. Зданию было уже более четырёхсот лет. Когда-то давно, при одном из царей Кетта последней династии, здесь была резиденция казначея царского двора. Может быть, уже тогда это помещение использовалось для допросов и истязаний подданных, уклонявшихся от уплаты податей? Стены были буквально пропитаны болью, но она продолжала убеждать себя, что у неё нет причин для страха, что всё обойдётся. Но с каждой минутой надежда слабела, и отчаянье подступало всё ближе и ближе.

За спиной вновь скрипнула дверь, в комнату вошла девушка в голубой униформе, прошла к столу, молча положила на него тоненькую папку, мимоходом с нескрываемым любопытством глянула на Флору и, так и не сказав ни слова, удалилась.

– Так… – Дознаватель открыл папку, бегло просмотрел несколько листов, пристально посмотрел Флоре в глаза и откинулся в кресле, придав себе непринуждённую позу. – Думаю, что наши агенты несколько поторопились с задержанием. Вы не успели сказать ничего такого, за что вас можно привлечь к серьёзному наказанию. Максимум – административный штраф в размере двухсот чиклей за непочтительную характеристику представителей власти. Но я обязан разобраться в ваших мотивах. Я должен понять, кто вы – заблудшая душа или потенциальный враг Империи.

– Я? – Флора села прямее. – Я… Нет, я не враг. Я все годы работала. Ни одного нарекания…

– Это ещё ни о чём не говорит! Поверьте, я знаю, как тонка грань между сомнением и неповиновением. Называя служащих нашего ведомства «синерубашечниками», словом, имеющим явно негативный смысловой оттенок, вы изволили выразить пренебрежение ко всей системе обеспечения общественного спокойствия. А это недопустимо! Тем более, в условиях военного времени.

– Простите, господин…

– Можете называть меня «господин шурта».

– Господин шурта, я всего лишь хотела предостеречь этих молодых людей от недопустимых высказываний. – Флора немного успокоилась. – Да, возможно, я выбрала не те слова, но мне кажется, было бы куда более преступно пройти мимо, не обратив внимания на подобные инциденты. В конце концов, и мы, работники образования, должны вносить свою лепту в дело сохранения общественного спокойствия.

– Вы либо дьявольски хитры, либо чертовски наивны, – заявил шурта, выдержав длинную паузу. – И всё-таки… Можете вы кратко, точно и ясно сформулировать свою жизненную позицию и отношение к имперским властям? Только честно! Не надейтесь, что ложь вам поможет выкрутиться.

– Я… – Флора на секунду задумалась. Если начать восхвалять оккупационный режим, то её слова точно признают враньём. – Я просто хочу жить. Я просто хочу заниматься любимым делом. До сих пор мне в этом никто не мешал. Так что меня всё устраивает.

– Неправда. Всё не может кого-либо устраивать! Даже у самых патриотично настроенных подданных не может не быть хоть каких-то причин для недовольства.

– Господин шурта… Я очень недовольна тем, что у меня сейчас скованы руки. Но я верю в справедливость, в то, что вы беспристрастно разберётесь в моём деле. И надеюсь, что хотя бы прикажете снять с меня наручники, а то руки уже начинают болеть.

– Хорошо. – Шурта ещё несколько секунд неотрывно смотрел ей в глаза. – Я готов даже не взыскивать с вас штрафа. Но при одном условии.

– При каком же?

– Двадцать шестого дня месяца Абу на площади Возрождения состоятся торжественные проводы резервистов Катушшаша в действующую армию. Согласны произнести там краткую речь? Две-три минуты – не больше. Этим вы подтвердите свою лояльность по отношению к имперским властям, и все мои сомнения относительно вас исчезнут. Думаю, трёх оставшихся дней вам хватит на подготовку.

– Я…

– Да или нет?!

– Я… Да. Мне нужно кому-нибудь предварительно показать текст?

– На выходе вам вручат постановление о применении к вам воспитательной меры воздействия. Текст речи вместе с этим документом передадите в шестой отдел секретариата Великого сагана не позднее послезавтрашнего вечера. Знаете, где это?

– Да. Разумеется…

Шурта нажал кнопку под столешницей, сзади снова скрипнула дверь, донеслись мягкие торопливые шаги, кто-то невидимый привычным движением разомкнул наручники и также поспешно удалился.

– Распишитесь здесь и здесь. – Он ткнул пальцем в лист бумаги, лежащий на столе, и протянул ей чёрную ручку, предварительно обмакнув перо в чернильницу.

Флора расписалась не глядя, хотя на долю секунды её пронзила мысль, что там может быть признание во всех смертных грехах.

– Всё! Свободны. – Шурта указал ей на дверь. – Пока свободны…

22 августа 2923 года. Галактика Млечный Путь, внешний рукав Персея.

Малый десантный корабль «Владимир Комаров» вынырнул из «кротовой норы» в девяти тысячах парсеков от Солнца, зато в опасной близости от безымянного жёлтого карлика.

– Чуть не вляпались, – заметил штурман Клим Багров, отстёгивая привязные ремни. – Всего сто миллионов километров от звезды. Даже не ожидал от себя такой точности.

На самом деле он был рад, что не придётся неделю телепать в обычном пространстве к заданной цели. Вероятность оказаться внутри какого-либо массивного объекта здесь, на окраине галактики, была так близка к нулевой, что принимать её в расчет не было ни малейшего смысла.