Рисунок был не просто талантливым – этого у Архипова не отнять, он и бродячую собаку нарисует так, что слезы на глаза наворачиваются. Каждый штрих, каждая линия буквально вопили о том, что он влюбился в эту девчонку – с первого взгляда влюбился.

А меня уколола ревность, совершенно бессмысленная и необоснованная. Меня он так не рисовал никогда. Впрочем, это глупость – ревновать бывшего мужа к неведомой натурщице. Не просто глупость, а мегаглупость!

Рисунок я решила присвоить. В сумку он не помещался, к тому же уголь пачкался при даже легчайшем прикосновении; пришлось позаимствовать картонную папку из закромов Архипова. Пора было ехать домой. Единственной добычей стал портрет неведомой девицы и сообщения на автоответчике от взбешенного Игоря, но толку от них было мало. Ясно лишь одно: здесь Архипов не появлялся несколько дней.

Я оставила ему записку с просьбой немедленно позвонить, как только появится возможность, и покинула студию.

* * *

Квартира встретила меня тишиной. Шуркины ботинки и рюкзак валялись в прихожей, значит, сын уже вернулся из школы. Тогда почему же так тихо?

Неделю назад, когда я возвращалась из редакции домой, стояла такая же тишина, а по комнатам плавал густой едкий дым. Оказывается, Шурка прикинулся больным, выпроводил встревоженную няню в аптеку, а сам без помех занялся химическими опытами. Набор «Юный химик» подарил Шурке отец, невзирая на мои протесты. Когда няня прибежала, запыхавшаяся и красная как рак, ребенок ликвидировал последствия катастрофы, я поспешно открывала все окна и форточки, и мы оба хохотали как ненормальные.

Но сегодня в доме ничем не воняло, даже наоборот: из кухни тянулся запах печеных яблок с медом и корицей. Наше любимое семейное лакомство, и няня готовила его гениально. Я зашла в комнату к Шурке. Он, в наушниках, с видом примерного ребенка, щелкал по клавиатуре. Бдительно посмотрев на монитор, я убедилась, что в компьютере не очередная стрелялка, а энциклопедия Древней Греции.

Увидев мое отражение в мониторе, Шурка стянул наушники и широко улыбнулся. У него выпали несколько молочных зубов, отчего выглядел он весьма забавно. На щеках пламенели веснушки. Я взъерошила ему рыжую челку, чмокнула в нос и присела рядом.

– Как жизнь, ребенок?

– Нормально. Поругался сегодня с Матвеевной, – доложил сын.

– Здрасьте, я ваша тетя! Что случилось? – с тяжелым вздохом осведомилась я. – И кстати, почему ты так фамильярно называешь учительницу?!

Анна Матвеевна – классная руководительница старой закалки. Меня брали некоторые сомнения по поводу методов ее работы, но озвучивать их перед сыном я считала непедагогичным. Железная дама под пятьдесят, со старомодной «халой», в вечных твидовых костюмах – она держала несчастных второклашек в ежовых рукавицах. Один лишь Шурка осмеливался вступать с ней в полемику, отчего вызывал горячее уважение одноклассников.

– Да ну ее! Я на скорость прочитал текст быстрее всех в классе, а она не поверила, что рассказ незнакомый. Говорит, ты его раньше читал, а теперь пересказываешь. Типа, я соврал. А я и правда быстро читаю.

– И какая скорость? – заинтересовалась я.

– Двести слов в минуту, – скромно признался мой талантливый ребенок. – Ну не вслух, конечно, а про себя.

– Молодец. Не обращай на Матвеевну внимания, ладно? А я с ней поговорю, вот приду на днях к вам в школу...

– Ага, мам, сама ее зовешь Матвеевной, а мне запрещаешь?

– Я тебе еще и слово «типа» запрещала произносить, помнишь? Вот опять штрафовать начну, по рублю за слово!

– У меня и так карманных денег мало, – обиделся Шурка.

– Тогда разговаривай как положено.

– Мам, а чего ты такая вредная? Пошли лучше яблоки есть, Тошка напекла.

– Шурка!!

– Ну что, мам?

– Не смей называть так Антонину! Она тебя в шесть раз старше и в двадцать шесть – умнее.

– Ладно-ладно, не злись. Ну подумаешь, один разочек назвал...

Антонина, раскрасневшаяся от жара духовки, накрывала на стол. Увидев меня, она церемонно поздоровалась и щелкнула кнопкой чайника. Посреди круглого обеденного стола на стеклянном блюде возвышалась горка яблок, запеченных с медом, грецкими орехами и корицей. От сладкого, уютного запаха с ума можно было сойти, и мы с Шуркой немедленно схватили по яблоку.

– Хоть бы руки ребенку помыли, – с укором сказала Антонина, возведя глаза к потолку. – И чего кусочничать, сейчас чай подам и булочки свежие... Как с голодного края, честное слово!

Я пристыженно положила яблоко и подтолкнула Шурку к ванной комнате:

– Давай двигай, Рыжий, мой лапы.

Антонину я взяла на работу полгода назад, в начале весны. Предыдущая Шуркина няня была уволена со скандалом: как оказалось, она повадилась таскать из моего кошелька деньги – по сто, двести, пятьсот рублей – и списывать кражи на ребенка. Мол, если ваш сын так дурно воспитан, то я тут ни при чем. Пришлось звонить Филиппову, это мой второй муж, тоже бывший. Он подвизался на частнодетективной ниве, имел неплохую репутацию и немалый опыт. Бравые мальчики из агентства нафаршировали квартиру миниатюрными скрытыми камерами, и на следующий же день я увидела, как наглая нянька с вороватой мордочкой гиены поживилась очередной купюрой.

Через неделю у меня уже работала солидная и обстоятельная Антонина. Я ее слегка побаивалась, но вскоре научилась не обращать внимания на строго поджатые губы, дымчатые очки, за которыми прятались глаза – рентгеновские лучи. Она была пунктуальна, как Кремлевские куранты, строга, но справедлива. Благодаря ей Шурка подтянул математику и перестал впадать в панику при виде учебника английского. Плюс ко всему Антонина взялась готовить обеды и чрезвычайно в этом преуспела. У нее был потрясающий кулинарный талант в отличие от меня, безрукой и ленивой. В обязанности Антонины входило встречать Шурку из школы, отводить его домой, помогать с уроками, кормить и развлекать. Впрочем, Шурка отлично умел развлекаться сам, что доказывали злополучные химические опыты.

Пока Антонина разливала чай, я потянулась за телефонной трубкой и набрала номер Ромки, лучшего друга Архипова. Ожидая ответа, уселась на подоконник и побарабанила пальцами по стеклу. Няня неодобрительно на меня посмотрела. Я не умею читать мысли, но в этом случае словно бы увидела себя глазами Антонины.

«Взрослая женщина, журналистка и переводчица, мать семейства... а выглядит как непослушный подросток, удравший с уроков. Рыжие волосы вечно растрепаны, широченные штаны с карманами, короткий свитер, пупок наружу, глазищи зеленые, как у ведьмы, хорошо, хоть веснушек нет. Взгромоздилась на подоконник, словно воробей, ногами дрыгает. Нет бы, сесть в кресло да позвонить по-человечески. А на кружке у нее написано „I love sex“. И что из ее ребенка вырастет с такой-то мамашей?!»

Увлекшись этими мыслями, я не заметила, как Ромка взял трубку.