Вообще-то дедушка много чего терпеть не мог. Столько всего вокруг жужжит, кусается и действует на нервы! Он ненавидел любую живность, которая зарилась на его посадки.

Но главными его врагами были огромные черные камни, что лежали посреди клубничных грядок и заслоняли солнце его нежным растениям.

— Ох, как же я ненавижу этот валун! — проворчал дед и кивнул в сторону большущего камня. Я пришел к нему с пакетом гусениц. Я их насобирал на целых две кроны.

— За что?

— Ты еще спрашиваешь! У тебя что, глаз нет? Не видишь, какая от него тень? В такой тени ничего не растет!

Я поглядел на тень. Просто чтобы не смотреть на пакет. Дедушка бросил его на землю и сразу растоптал.

— Так взорви его, — предложил я.

— Взорвать? Нет уж! Я его сам сверну. Ну, сколько я тебе должен?

— Две кроны.

— Ладно, потом получишь. Беги теперь, развлекайся. И я помчался в поселок.

Классе с родителями жил на втором этаже деревенского дома. Каждое лето, прежде чем начать отдыхать по-настоящему, он должен был сделать что-нибудь полезное и познавательное. Так решил его папа. В прошлом году, например, он ловил бабочек. Ему надо было узнать, как они называются, наколоть их на иголки и разложить в маленькие коробочки со стеклянными крышками. А два года назад он собирал листья разных деревьев и кустов и приклеивал их в альбом.

Когда Классе открыл мне дверь, вид у него был весьма унылый. А я-то как дурак надел вставную челюсть, которую прихватил из папиного зубоврачебного кабинета, — повеселить его хотел! Верхние зубы торчали, и челюсть скалилась ослепительной улыбкой. Но Классе посмотрел на меня мрачно.

— Сними лучше, — буркнул он. — И без тебя тошно. Мне не до веселья.

Я сунул челюсть в карман.

— Ну, что тебе задали в этом году? — поинтересовался я. — Звериные какашки собирать?

— Нет, жуков, — вздохнул он.

Шестнадцать штук он уже нашел.

— Отлично! — похвалил я.

— Да ты знаешь, сколько их всего?

— Нет.

— Почти триста тысяч! — сообщил Классе. — В одной Швеции — более четырех тысяч видов.

— Ничего себе!

— Вот-вот! Но мне надо найти всего тридцать пять. Я, правда, припас тут двух впрок. Папа про них еще не знает. Так что вечером могу устроить себе выходной.

— Тогда айда на пирс! — предложил я.

— Давай! — согласился он. — Только сначала выкурим по сигаретке.

Мы курили там же, где всегда, — в расщелине между двух скал. Оттуда был виден маяк, острова и море. А дальше, у горизонта, взгляд терялся в безбрежной бесконечности.

— Красотища! — сказал я.

— Думаешь? — спросил Классе. Он-то уже неделю тут был.

— Да.

Мы лежали за кустом можжевельника и дымили «Честерфилдом». У меня от него саднило нёбо, хоть я совсем недолго держал дым во рту и поскорее выпускал его обратно. Классе, наоборот, делал жутко глубокие затяжки. И стрелял в лужу зажженными спичками. Ему просто необходимо было каждый день совершать что-нибудь запрещенное, уж больно строгий у него был отец.

— Ну почему именно я из лета в лето должен выполнять эту обязаловку? — вздохнул он.

— Не знаю.

— Это же нечестно! Другие-то в это время плавают, загорают и вообще бьют баклуши.

— У всех родителей есть свои недостатки и свои достоинства, — отвечал я. — Ничего с этим не поделаешь.

— Это точно.

— Хочешь, я помогу тебе искать жуков? — предложил я.

— Давай! — согласился Классе и выпустил облачко дыма. Оно окружило мою голову серым венцом. — Здорово, что ты приехал!

— Ага. Знаешь, о чем я подумал?

— О чем?

— Хорошо уехать из города и встретиться вновь со старыми товарищами!

— Точно.

Мы потушили едкие сигареты и отправились на пирс. Но сначала Классе показал мне своих припрятанных жуков. Он хранил их в спичечном коробке. Там лежали цикадка и навозный жук с красными крыльями.

— Классный, — похвалил я навозника.

— Я нашел его в коровьей лепешке, — сообщил Классе.

— Я догадался.

На пирсе уже купалась вся наша компания. Все, кроме Леффе: он должен был сидеть с маленькой сестренкой. Они прыгали, пихались и ныряли с пирса. А мы даже плавки не взяли. Так что просто смотрели.

— Видел? — спросил я.

— Что?

— Тихо!

Мне хотелось получше рассмотреть Пию. Она стояла на пирсе в красном купальнике. Вот она подняла руки над головой и нырнула. Казалось, она летела над водой целую вечность — парила в воздухе, словно огненно-красное видение. Солнце слепило глаза так, что даже слезы потекли. Я поскорее вытер их рубашкой.

— Вы что, не будете купаться? — спросила Пия, когда выбралась на берег и заметила нас.

— He-а, не сегодня. Я плавки забыл.

— Ну и что? Ты ведь и в одежде купаешься.

Она улыбнулась, но не засмеялась.

— Не чаще одного раза в день, — ответил я.

— Пойдешь рыбу ловить?

— Нам сперва надо жуков набрать, — вздохнул Классе.

— А потом?

Пия снова взобралась на пирс.

— Потом можно, — согласился я.

— Идем же! — позвал Классе.

Мы уже дошли до заправочного причала, а я всё оглядывался: хотел увидеть, как она ныряет.

Никак не мог насмотреться.

Нас с братом поселили в дамской каюте.

Дом бабушки и дедушки был обставлен вещами из старых корабельных кают. Дед перевез их сюда и расставил в комнатах, кухне и прихожей. Сам дедушка расположился в капитанской каюте, мама и папа — в кормовом салоне, а бабушка — в кают-компании. Нам с братом, как я уже сказал, досталась дамская каюта. Но мы бы ни за что никому в этом не признались, даже под пытками.

Мы говорили, что живем в Белом салоне. Потому что наша комната была белая. Только оконная рама синяя. На стенах висели морские пейзажи — корабли в бурном море: пароходы, парусники, военные крейсера.

Мне больше всего нравилась серая канонерка в штормовом море.

— Двенадцать, — прошептал я.

Мы лежали на двухъярусной кровати и, навострив уши, считали, сколько раз дедушка пукнет. Канонада стояла такая, словно все нарисованные на стенах корабли разом объявили друг дружке войну и давай палить из всех орудий.