Они стояли друг подле друга, Эдип всё ещё сжимал в волнении руки матери. Он, сильный, высокий юноша и она, стройная, изящная женщина.

Однако сомнения, по-прежнему одолевали Эдипа и на следующий день он решил отправиться в храм Аполлона к оракулу.

Едва юноша свернул на улицу, ведущую к выезду из Коринфа, как сзади послышался голос, окликавший его.

— Эдип! Постой! — это был Эвбей, красивый, темнокудрый молодой человек, с пробивающейся тёмной полоской на верхней губе.

— Я уже почти стадию гонюсь за тобой, а ты не слышишь.

— Я? Ах, может быть, — смущённо проговорил Эдип.

Моросил мелкий дождь, приятели отошли под сень платана и сели на каменную скамейку, устроенную в искусственном гроте. Эвбей плотнее запахнул плащ.

— Ну и погодку ты выбрал для прогулки., — он помолчал, — Эдип, я хотел предложить тебе пойти со мной к Криксу. Он просил передать тебе, чтобы ты пришёл. Но мне…, мне хотелось, чтобы мы вместе пришли туда.

Эдип не совсем понимал Эвбея. Мало того, что приятель говорил, по меньшей мере туманно, он — Эдип- весьма был удручён и озадачен собственными мыслями.

— Эдип, — в голосе Эвбея послышалось отчаяние, — ты не хочешь идти? — воскликнул он, видя рассеянный взгляд Эдипа.

— Нет, что ты, — заставил себя вернуться к действительности юноша, — ты хочешь с Криксом поговорить…,-он коснулся пальцами висков, — я бы пошёл к Криксу, но…

— Но, что но, Эдип? Я туда один идти не могу.

— Понял, — слабо улыбнулся Эдип, — ты- бесстрашный ездок на колеснице, один из лучших стрелков из лука, ты боишься девушки!?

— Я вовсе не боюсь, — возразил Эвбей, — но у неё весьма острый язык, я же по этой части…

— Ты любишь Елену, — грустно сказал Эдип, — любишь и боишься быть смешным. А, между тем, Крикса ты пленил и, я думаю, он не даст тебя в обиду.

— Ты всё шутишь, Эдип. Крикс всего лишь отец Елены и не его мне любовь нужна.

— Да, но в жены дочерей отдают отцы тому, кого считают достойным. Эвбей, ты ведь знал, что Меропа мне не мать? — без всякой связи и околичностей спросил Эдип.

Эвбей метнул быстрый взгляд на Эдипа. Он был в тот день у Полиба и Гераклит ему тогда плакался, сожалея о своей «шутке», как он сказал. Жестоко, конечно обошёлся Гераклит с другом. Разве такими вещами шутят.

Эдип же в это время следил за Эвбеем. Если ЭТО правда, то при подобной постановке вопроса у Эвбея не останется сомнений в уверенности Эдипа насчёт своего происхождения и тот подтвердит его мнимую уверенность, которая станет для Эдипа истиной. Эвбей отвёл глаза в сторону и, помедлив всего мгновение, твёрдо заявил приятелю, — Полиб — твой отец, Меропа — мать твоя, — и сразу же перевёл разговор в прежнее русло, — так ты со мной идёшь?

— Я не буду сегодня у Крикса.

— А я надеялся на тебя, — вздохнул Эвбей, — тогда до встречи, — он поднял в приветствии руку и быстро пошёл прочь по пустынной улице. Эдип некоторое время сидел в раздумьи. Эвбей, должно быть не солгал. Я — сын Полиба. Фемида не допустила несправедливости, на которую способны лишь люди. Он поднялся, хотел было повернуть к агоре, постоял в нерешительности и… направился к городским воротам. «Пусть бог Света укрепит меня в моей уверенности».

Небо со всех сторон было обложено тучами, ветер качал верхушки кипарисов, дождь уже не моросил, а хлестал косыми нитями.

ФИВАНСКИЙ ТИРАН

Одно из страшных чудес послали боги городу Кадма в наказание, как считали фиванцы — Сфинкса. Обосновалось это чудовище с головой женщины и телом льва на горе Сфингион, на подходе к городу. Сфинкс стоял на страже Фив и ни один путник не мог проникнуть в его пределы, если не знал ответ на загадку этого крылатого исполина. Многие доблестные фиванцы пытались избавить город от сфинкса: одни безуспешно искали способ сбросить сфинкса со скалы, на которой он возвышался, и погибали безвестно, другие пробовали уговорить его покинуть пределы Фив, однако в этих случаях сфинкс просто был глух и нем, ибо фиванцев он не трогал, если они его не донимали.

Постаревший, но всё ещё крепкий и бодрый, Лай правил Фивами. Увы, минули те счастливые времена, когда фиванцы прославляли своего правителя, когда верили ему и трудами своими и торговыми походами приумножали богатства и славу города. Теперь всё чаще собирались они на площади агоры и требовали, чтобы Лай ответил народу, чем город прогневил богов, что за причина привела чудовище на поселение в окрестностях Фив. Лаю всё труднее было успокаивать людей, тем более, что городские запасы скудели день ото дня и вскоре могло наступить время голода, а это сулило смуты и кровопролитие. Торговля других полисов с городом прекратилась, купцы объезжали Фивы, стараясь даже не смотреть в их сторону. Жители беднели год за годом и беспокойство овладевало ими всё больше и больше. Лай не мог дать ответов на вопросы горожан. В один прекрасный день он решил отправиться в Дельфы, испросить оракула о причинах напастей.

И вот колесница с возницей и Лаем, в сопровождении четвёрки конных направилась к воротам города. Колесницу провожали граждане в надежде на избавление от чудовищного тирана, принесшего им столько бед.

В день посещения храма Эдип решил покинуть Дельфы, но и не возвращаться в Коринф. Плащ промок насквозь. Дождь струйками стекал по носу, щекам, подбородку. Эдип не чувствовал ни мокрой одежды, ни холода. Он всё ещё слышал голос оракула: «Тебе суждено убить своего отца и жениться на собственной матери, и прокляты богами будут дети твои». Фраза множилась и уже многоголосием стучала в висках. «…убить…отца…жениться на…матери…прокляты …дети твои».

Ответ исчерпывающий. Почему же Аполлон не ответил мне на мой вопрос? И что мне делать? Как быть дальше? Как жить? Вопросы бесконечной вереницей одолевали Эдипа, а ответить на них он был не в состоянии. Он, не торопясь брел вдоль городской стены. Дорога шла верхом, часть города на ближайших холмах едва просматривалась за густой завесой дождя. А Эдип видел улицы Коринфа, дворец отца, лица друзей, мягкие руки матери… «Конечно, я приду в Коринф и…что и? Разве богов обманешь? Или отдаться на волю судьбы!? О! Великий Громовержец, ужели на Олимпе не зрят несправедливости этой жестокой кары на неповинного? Но, если Мойры так распорядились моей жизнью, не смогут боги судить меня.

Мой бедный отец, я слишком люблю тебя, чтобы выполнить предначертания богов. Что во мне может вызвать гнев,