«Вообще-то, виновата. Надо было сразу сказать приятелю, что ему ничего не светит»

«Что, вот так, в лоб, без вопроса от него? Всё и так же ясно, да и он вроде бы…»

«Мужчины не понимают намёков»

— И мы с Габриэлем теперь, наверное, открыто встречаемся. Будем, — зажмурившись, тихо выпалила я — надеюсь, отец не слышал.

«Иди-о-отка!» — простонал братец и наконец-то замолчал. А Ларс отпустил мой локон, покосился на грудь — не задев её, пройти в комнату ему было бы затруднительно. Я торопливо отступила дальше, уступая ему дорогу, но в дом мой приятель так и не зашёл — резко развернулся и вышел.

«Да ну вас всех. Я тоже не понимаю намёков», — огрызнулась я и вернулась к пирогу. И к свинине тоже.

— Так значит, всё-таки Габриэль Фокс? — отец смотрел в стену, покрасневший и даже какой-то вспотевший больше обычного. — Этот богатый мальчик? Ох, Джемайма. Надеюсь, ты будешь здравомыслящей и…

— Не называй меня так! — буркнула я.

Всё-таки, всё-таки… я запихала в рот внушительный кусок чего-то, наверное, аппетитного, но в тот момент совершенно безвкусного. Здравомыслящей по меркам отца и всего хутора — это значит не заявиться хронически незамужней и с дитём под мышкой? Вот уж чего я точно не собиралась повторять, так это судьбу своей загадочной матери.

"Ну-ну", — невесело хмыкнул Джеймс.

/примечание: подробнее сцена в склепе описана в эпилоге предыдущей части/

Наша очередная плановая вылазка на кладбище, на этот раз вчетвером, с дерзкой и весьма самонадеянной целью проведения душевозвратительного ритуала, закончилась… ошеломительно. Для каждого из нас по-своему. Одно было общим: отчего-то никто из нас не подумал, а что же мы будем делать после ритуала возвращения души в тело младшего брата Габа и Элы — в случае удачного исхода, разумеется. Вот до этого момента всё было обмозговано от и до — как мы соберёмся в стоящем на отшибе нашего хутора белокаменном особняке, принадлежащем Фоксам ("этот богатый мальчик!" — ехидно передразнил Джеймс, отчего-то особенно разговорчивый в тот вечер, видимо, за успех нашего предприятия он переживал куда больше, чем хотел показать). Как отправимся в путь, как перелезем через ограду…

Всё это слишком напоминало нашу первую, детско-бравадную вылазку на то же самое кладбище почти двухлетней давности — и всё же отличия были весьма существенны. С Элой я всегда чувствовала себя невероятно защищённой, настолько меня успокаивала её взрослая по отношению к нам — и по сравнению с нами — позиция. Но главное было не в этом. В прошлый раз Габ обращался ко мне преимущественно "мелкий", ёршился и ехидничал, а прикасался разве что случайно. Теперь же он крепко держал меня за руку, и это тоже было какой-то нереальной медово-ванильной сказкой, вот так идти с ним за руку, открыто, не опасаясь никакого подвоха, ловить на себе тёплый взгляд его разноцветных глаз — насмешливого зелёного и нежного голубого. Мне так нравилось это новое, незнакомое чувство, щекочущее, волшебное, заглушающее то и дело возникающую по самым разным поводам ядовитую тревогу. Взгляд же Ларса противно колол в спину и затылок, острый, как можжевеловая иголка, и это злило невероятно. Я ничего ему не обещала — это раз. Он знал про Габриэля и мои к нему чувства с самого начала — это два. Как самый близкий друг, мог бы и порадоваться за меня, а не строить из себя обиженного и самого несчастного — это три. Так что нечего проявлять вот это вот… беспочвенное собственничество. Не хочет разговаривать, предпочитает шарахаться и отводить глаза — да на здоровье. Первой идти на контакт я не буду.

"Милая моя, то, как он реагирует — это его дело. А вот то, как ты реагируешь на то, как он реагирует на то, что…"

"Заткнись"

… однажды эти внутренние диалоги всё-таки сведут меня с ума. И тогда, когда держать меня за руку будет в лучшем случае только сиделка, считая пульс, а слюни на губах и подбородке будут исключительно моими же собственными, вот тогда Ларс, верю, станет абсолютно счастлив.

"Милая моя…"

"Заткнись!"

В этот раз удача благоволила нам по полной — никаких подозрительных ночных похорон, никаких чрезмерно бдительных кладбищенских служителей. Мы пересекли незримую границу между хуторским и городским кладбищами и как ни в чём не бывало подошли к фамильному склепу Фоксов, где покоился ни живой ни мёртвый, а погружённый в стазис младший брат Габриэля и Гриэлы Фокс.

"Папаша окончательно съехал мозгами. Если сын не умер, то сын жив, а если сын жив, его надо держать дома, а не в склепе" — на это мне возразить было нечего. Лично мне гораздо более правдоподобной виделась картинка безутешных рыдающих родителей, проводящих дни и ночи у изголовья несчастного ребёнка — а не проживающих себе спокойненько в богатом особняке — картина, которую я наблюдала два проведённых там дня.

Но, с другой стороны, какая мне разница! Я делаю это всё ради Габриэля — и только. Чтобы он не чувствовал себя виноватым, не тащил в одиночку этот груз, который его родители, кажется, нести не хотели вовсе.

***

Кажется, мы все остались живы — и я, и он, незнакомый мне юноша Сэмюэль Фокс.

…Незнакомый ли?

Всё-таки не зря я надеялась на Элу больше, чем на весь остальной мир в совокупности: Эла, само собой, не подвела. Пока я валялась на стылых каменных ступеньках склепа практически без чувств и в подпаленном платье, бездумно глядя на потолок, девушка развила бурную деятельность. Экипаж она, видимо, заказала заранее, поэтому оставалось только сорганизовать мальчишек перетащить потерявшего сознание Сэмюэля туда. Пока они пыхтели где-то за пределами моей видимости, миловидная и элегантная сестра Габриэля подошла ко мне, присела рядом и заглянула в лицо.

— Ты как?

— Порядок, — я постаралась сесть. Рядом с ней я всегда чувствовала себя мелкой, безвкусной и какой-то… второсортной. А теперь ещё и потрёпанной и грязной. Светлые волосы девушки едва закрывали уши, но эта экстравагантная в наших краях прическа ничуть не делала её менее женственной. Голубые глаза смотрели с сочувствием и… пониманием. Вот только, к сожалению, понять меня на самом деле она не могла. Никто не мог.

— Ты хочешь, чтобы родители знали о твоём участии… в этом всём? — неожиданно спросила Эла, а я покачала головой:

— Лучше без меня.

— Спасибо, — неожиданно заключила она. — Ты необыкновенный человек, Джейма Ласки.

Я снова отрицательно помотала головой — в данном случае своих заслуг я не чувствовала. Скорее, была просто проводником — неведомые знания о ритуале возвращения были попросту вложены мне в голову, как в шкатулку.

— Но я хотела поговорить не об этом, — негромко продолжила моя собеседница. — Может быть, моя просьба покажется тебе оскорбительной или глупой… Пожалуйста, ты уж не обижай моего братца. На самом деле, он… довольно ранимый, — она хмыкнула, то ли скрывая смущение, то ли иронизируя над собственными словами.