Матаран стал злиться, но молчал и не прерывал, зная по тяжёлому опыту, что лучше дослушать до конца, а то выйдет хуже: бестолковая деревенщина начнёт путаться, сбиваться, тупеть на глазах – и времени на разбирательство уйдёт много больше.

– Мы тут вчера интересного нищего поймали, весь побитый, гнилой. К тебе хотел. Сильно хотел. Ты гулял, мы тебя беспокоить не могли. Он глупый, наверное, городской, ничего не понимал. Наши всё понимают. Кто не понимает – того бьют. Почему-то сразу лучше понимать начинают, даже если по голове сильно бьют. Мы его тоже немножко побили, заперли. Замолчал. Сейчас, дурак, опять орёт. В-ва! Собака от него лает… Всем мешает, вчера спать не давал, сегодня… отдыхать не даёт и эти… ну… которые… не-эрви… рвёт. Мне рвёт, семье моей рвёт, соседям рвёт, вашим нукерам рвёт. В-ва! Даже моей собаке рвёт! Мы вчера его к моей собаке в нору положили и закрыли. Теперь вместе кричат, воют, лают. В-ва! Я уже не понимаю, где моя собака кричит, где этот городской лает! Что делать, господин? Я один туда лезть не хочу. Никто не хочет. Слушай! Жалко! Собаку спасать надо. В-ва-а!

Прислушавшись, Матаран в действительности услышал какие-то странные звуки, доносившиеся издалёка.

– Мартан, иди и притащи этого нищего, узнаем, чего он хочет. Собаку, если будет мешать, пристрели.

Бордель-кысы продолжала сладко храпеть, крепко обнимая дуван. Ночная рубашка задралась ей под грудь и большая жирная задница сияла во всей красе. До Матарана вдруг дошло, что кроме алема на нём ничего нет. Он один даже штанов не натянул. Матаран почувствовал стыд, а затем злость на себя и на всех, кто видел его промашку, и в первую очередь на голодранцев: «Гютюши, припёрлись ни свет, ни заря…»

«Совсем с ума схожу, – думал он, одеваясь. – Постоянно в напряжении… Когда всё это кончится?! Знал бы – не начинал». Матаран невольно задумался – и мысли, которые пришли к нему, были не из самых приятных…

Додумать Матарану не дали: раздался шум в дверях. Он откинул занавес и увидел, что Мартан руководит дехканами, которые вводят или, скорее, втаскивают в дверь кого-то. «Тот самый нищий», – принюхавшись и приглядевшись, догадался Матаран, и пожалел, что приказал привести его сюда. Одежда на нищем была порвана и изгажена до последней степени, длинные волосы свалялись на голове в комок дерьма и густыми потёками локонов-соплей падали на уши и щёки. Лицо и оголённые части тела нищего были украшены разноцветными кровоподтёками, воспалёнными царапинами и порезами, вздувшимися укусами, чирьями и другими прелестями гниющей плоти. От него густо несло сложной комбинацией вони. Дехкане бросили нищего на лавку и, держа руки на весу, поспешно бросились вон – срочно отмываться.

Нищий, непрестанно что-то бормоча, судорожно водил головой, останавливая взгляд дурных чёрных очей попеременно на всех, кто обступил его. И так не один раз. Никому не хотелось ему мешать, всех держал на почтительном расстоянии его вид и запах, быстро густеющий при приближении. Наконец, нищий выделил Матарана, затормошился на скамье, оторвался от неё и сделал шаг вперёд. Все отпрянули. Но нищего на большее не хватило: ноги у него подкосились, он упал на колени, и сразу странно обмяк, сложившись грудой тряпья на полу.

Матаран был в растерянности, не зная, что делать с убогим, чего ждать от него. Груда тряпья меж тем вдруг встрепенулась. Нищий встал на колени, выпрямился и, протянув руки к Матарану, что-то залопотал. Матарану послышалось его имя.

– Тихо! – гаркнул он и обратился к нищему, – Говори помедленнее и внятнее. Чего хочешь, вонючка?

В образовавшейся тишине стало слышно:

– Херим Еги Матаран, это ты? Это ты? Херим Еги Матаран, это ты? Это ты? Хе…

– Да, да это я, – прервал бесконечный вопрос Матаран, – я это, я.

Нищий, как будто, не слыша, продолжал твердить вопрос.

– Э-э, слушай, идиот! Я Матаран! Это я! Я! Я! Я это!! Я-я-а!!!

– Всё. Всё, не кричи. Не кричи. Я понял, ты Матаран. Совсем горячий. Я проверял. Правильно, Матаран должен быть таким. Очень низкий, очень толстый, очень большое лицо, большой нос, маленькие хитрые глаза и кривой шрам слева на лбу. И очень горячий…

«Он проверял! Вонючий гютюш!» – Матарану не понравилась собственное описание и характеристика, но надо было узнать, что за этим кроется, и он стерпел, промолчал.

– Я несу тебе донесение от Мухтияра, благородный фудаин. Ты должен знать кто это. Он обещал, что ты многое сделаешь для того, кто принесёт его донесение, и заплатишь пятьдесят тысяч дирхемов.

Нищий замолчал, ожидая ответа.

– Да, заплачу, – подтвердил Матаран (вздох удивления пронёсся среди стоящих рядом дехкан и нукеров), – если это именно то, что нужно.

Нищий удовлетворенно кивнул и запустил обе руки себе в лохмотья: левую глубоко вперед между ног, а правую за спину под ягодицы и принялся там активно шуровать. Он то ли чесался, то ли… что-то искал. От активных действий юродивого запашок усилился…

В прихожей набилось человек десять, и все, кроме двух самых молодых, старающихся незаметно подглядывать за спящей бордель-кысы, с интересом следили за действиями нищего.

У того что-то не получалось: он кряхтел, пыхтел, тужился и пукал; его глаза, казалось, вот-вот, выпрыгнут из орбит, из них потоком лились слёзы, умывая грязное лицо, но он не сдавался. Юродивый стал менять позы: привставал на коленях и опять присаживался, клонился то на один бок, то на другой, то отклонялся назад, выгибаясь дугой, то наоборот, нагибался, упираясь лбом о пол, но все напрасно – не получалось и только лужа испражнений под ним росла и ширилась…

Вонь достигла немыслимых высот, круг почтения вокруг нищего увеличился вдвое и дальше отступать было некуда, но уйти без разрешения Матарана никто не решался, а помочь юродивому никому не хотелось. Все терпеливо ждали результата. И, казалось, ждали долго, хотя, в действительности, этот мучительный спектакль длился не больше пяти-семи минут, пока юродивый не издал вопль победы (или непереносимой боли), и гордо вознёс персты правой руки. Рука была в дерьме.

Матаран, пересилив себя, подошёл к нищему поближе и передёрнулся от брезгливости: тот гордо протянул ему комок из смеси говна, гноя и крови со слизью. Нищий, увидев реакцию благородного фудаина, понимающе кивнул и отправил комок… в рот, почти ввергнув Матарана в обморок. Матаран в ступоре с ужасом наблюдал как нищий деловито обсасывал «это» – кадык работал. Наконец, удовлетворившись, нищий выплюнул в ладонь и протянул Матарану блестящий цилиндрик минимакаронины.

Матаран попятился и приказал:

– Махкат, возьми донесение. Ишан, наведи порядок. Пусть сначала уведут убогого. И не обижать его! Накормить и дать всё, что попросит. Он ещё понадобиться. И всё вычистить!!

Матаран ушёл за занавес и резко задёрнул его и, расслабляясь, обернулся. На дуване сидела Халя-бордель-кысы и, тараща на него глаза, зажимая нос, изумлённо прогундосила:

– Они, што? – вше шюда шрать приходили?!