— Мы найдем его, — заверил Андерсон.

— Это серьезное дело, Алан. И серьезные премиальные.

Заместитель резидента кивнул. Обычно серьезные дела заканчивались весомым прибавлением на его офшорных счетах. У Батлера было множество недостатков, но жадность среди них не значилась…

Андерсон был, несомненно, талантливым оперативником. Голова у него работала как хороший компьютер. Он моментально просчитывал варианты и выдавал пути решения проблем. И, выйдя от босса, начал действовать незамедлительно.

За последующие дни он поставил на уши всю свою агентурную сеть. Ему пришлось дважды нырять на территорию Сирии, чтобы лично встретиться с источниками информации. Конечно, это было опасно, но иначе никак не получалось. Разведка — это вообще рисковое дело. Но он привык, что вся его жизнь — русская рулетка.

Кстати, о русских. От надежного источника на их базе пришла первая значимая информация. Андерсон был шокирован, проведав, что русская разведка уже в курсе существования архива Большого Имама и тоже активно ищет его.

Батлер, узнав об этом, разразился такими проклятиями, что Андерсон, лощеный и высокомерный выпускник элитного Йельского университета, невольно заслушался, дивясь чудесным лексическим оборотам. Босс поднялся с самого дна, с Бронкса в Нью-Йорке, состоял в молодежных бандах и никогда не стеснялся ни в действиях, ни в выражениях. Но сегодня он превзошел сам себя.

— Эл, мальчик мой. Мы должны опередить этих проклятых свинячьих ублюдков! Нам еще не хватало только русских! Эти тифозные портовые шлюхи со своими бомбардировщиками и ржавыми ракетными лоханками и так сидят у меня как шкот в горле! Алан, мать вашу, мы должны их опередить!

— Опередим, — заверил Андерсон, у которого были основания утверждать это.

Но опередить не удалось. Еще через день пришла информация из самого логова российской военной группировки в Сирии, что русской агентуре удалось захватить часть злосчастного архива.

— Это что, мы продули призовой забег? — Батлер остановился посреди своего кабинета, вперив тяжелый взгляд в стоящего по струнке заместителя.

— Нет, сэр, — отчеканил тот.

— У вас есть какие-то дельные предложения, кроме того, чтобы застрелиться?

— По моей информации, агенты противника еще не добрались до цели.

— То есть они еще плетутся по сирийским холмам и долинам с архивом в чемодане на колесиках? — хмыкнул Батлер, сочившийся язвительностью.

— Да. И у нас есть хорошая возможность их перехватить.

В двух словах Андерсон ввел босса в суть ситуации. И по мере изложения лицо резидента светлело.

— Полетите лично вы, Алан, — воодушевленно произнес Батлер. — Кроме вас, никто не должен касаться бумаг. И не рекомендую лазить в них. Вам же будет спокойнее.

— Есть, сэр.

Батлер благосклонно кивнул. Он знал, что его помощник неукоснительно выполнит приказ. Этот парень слишком умен, чтобы совать нос в такие тайны.

— Используйте любые имеющиеся у нас средства, — Батлер сжал пальцами плечо «арийца». — Я жду вас с победой, мой мальчик. Не подведите. Не разочаровывайте старика.

— Капитан, вы меня не уважаете, так уважайте хоть мой мундир! — услышал я голос позади себя и с интересом обернулся.

Передо мной стоял полноватый, с одутловатым лицом подполковник в такой образцово‑показательной отутюженной военной форме, что хоть сейчас ставь манекеном на выставку новинок обмундирования. Ба, новичок! Видимо, прибыл по очередной замене. Министерство обороны стремилось пропустить через войну в Сирии как можно больше народу, чтобы обкатать в боевых условиях. Сами военные стремились сюда для героической записи в личном деле и корочки участника боевых действий. К последней прилагались всякие бонусы типа бесплатного проезда на троллейбусе и двух тысяч ежемесячных рубликов — немного, но приятно. Так всегда бывает на войне — к незаменимым специалистам и окопным воякам обязательно присоседятся бесполезные тыловые и штабные крысы, бо́льшая часть которых, впрочем, относится к жизни философски и не лезет со своим уставом в чужой монастырь. Но есть и те, кто пытается отличиться бескомпромиссной борьбой за дисциплину и порядок, и им тут раздолье, поскольку воюющая армия имеет обычно вид, далекий от образцово‑уставного. Сирийская пыль и жара со временем это лечат. Но некоторые особо одаренные службисты продолжают упорствовать в своем стремлении, чтобы все было прямо и перпендикулярно, и становятся популярными клоунами, на которых собираются посмотреть со всей базы. Самое забавное начинается, когда клоуны обладают хоть сколько-нибудь весомыми звездами.

— Я с вами разговариваю, товарищ капитан. Вернитесь и представьтесь, — строго произнес новичок.

Я наткнулся на него, когда выходил из деревянной часовни, построенной сразу после прибытия русского контингента на базу Хмеймим. На этой сумасшедшей войне, в которой нашими противниками являлись религиозные фанатики со всего мира, я взял привычку, по возможности, ежедневно заходить в православную часовню, где ведет службу наш любимый войсковой батюшка, и ставить свечки. Этот ритуал помогал обрести душевное равновесие и четче осознать смысл всего происходящего. И я был не один такой — в часовне постоянно толпился народ. На выходе из нее, в задумчивости забыв натянуть на голову форменную кепку, я и наткнулся на этого рьяного службиста, которому не отдал воинское приветствие.

— Капитан Завьялов, командир прикомандированной технической группы. — Я напялил кепку, лихо козырнул, преданно пожирая глазами подполковника.

Обосновавшись четыре месяца назад на авиабазе ВКС, мы получили новые имена и звания. На погонах у меня теперь четыре звезды — целый капитан. Как ни странно, маленькие звездочки мне по душе — они вызывали ностальгию о далеких временах, когда я был молод, энергичен и горяч. Рад надел погоны прапорщика, что воспринял весьма кисло, потому что стал предметом шуточек — мол, все, что создано русским народом, принадлежит прапорщику. Остальные превратились в старлеев. Понижение в статусе особых неудобств не вызывало, зато позволяло затеряться среди бесчисленного количества таких же незаметных винтиков войны.

Мой преданный вид не размягчил суровое сердце образцового подполковника. Он, наоборот, распустил крылья от ощущения собственной значимости. М‑да, очередная дубина с головой, перфорированной статьями устава.

К дубам я отношусь терпимо и даже с долей уважения. Чем больше в армии дубов, тем крепче оборона. Для того чтобы цементировать сыпучую армейскую консистенцию, дубильные вещества просто необходимы. Какие латиноамериканские страсти, какие цветы могучего упрямства, какие драматические сюжеты только не взрастают на этой почве. Дуб в армии необходим. Так же, как и фрондеры, и нарушители дисциплины. Так что я ему подыгрываю, тем более что устав никуда не выкинешь. И нашу легенду я не имею права нарушать. Да и армия — это целый мир, местами смешной, местами зловещий, но в целом любимый мной — единственно возможная для меня среда существования.