– Готовься, Сергей Эльдарович, тебя ждет ночь вопросов. У меня их накопилось очень много, пока я смотрела фотоальбом, – предупреждает Настька, подхватив парочку легких пакетов.

– Ночь вопросов? – вручив ей ключи от квартиры и машины, замираю с остальными покупками в руках и, покачав головой, делаю вид, что ставлю их обратно в багажник. – Нет, Анастасия Андреевна, мы так не договаривались. Я рассчитывал, наконец, закрыть гештальт и трахнуть девчонку, пока мамы нет дома, а ты мне тут – ночь вопросов.

– Ах, вот как! – возмущенно хохотнув, краснеет она и тут же недоверчиво уточняет. – Хочешь сказать, никогда не водил подружек домой?

– Ну, почему же… Один раз привел, а эта падла стащила у матери кольцо. Целый месяц потом вылавливал её. Ещё столько же выискивал кольцо по ломбардам и с тех пор зарекся. Так что ты –  исключение из правил. Цени, пока не передумал, – подмигнув, подколол я ее, на что она расплылась в такой улыбочке, что я сразу понял, сейчас Настюша меня умоет.

– К сожалению, Сергей Эльдарович, так вышло, что я – исключение, подтверждающее правило, – открыв передо мной дверь в подъезд, покаялась она.

– Что, тоже что-то прихватила? –  бросаю в шутку, и каково же мое удивление, когда она, смущенно улыбнувшись, разводит руками.

– Представь себе.

– Дела-а, – тяну насмешливо, заходя в квартиру. – Кто еще из нас маргинальный элемент после этого.

– Ой, да ладно! Всего лишь фотография.

– Да-да. Сегодня фотография, а завтра – Сонька Золотая Ручка.

– Ты, как моя мама, – закатывает Настька глаза и, словно по заказу у нее начинает звонить телефон. – О, это, кстати, она. Можешь включить телевизор или какую-нибудь музыку, я им сказала, что иду на день рождение.

У меня вырывается смешок. Господи, когда я последний раз слышал такие просьбы?

Кивнув, бросаю пакеты в прихожей и, пройдя в зал, включаю какой-то музыкальный канал.  Настька шлет мне воздушный поцелуй и отвечает на звонок. Я не особо вслушиваюсь в разговор, пока она вдруг не заявляет:

– Я поеду к Илье.  Да, я помню, что вы ждете в субботу, передам ему. Он будет только рад познакомиться. Угу… Давай.

– И что это значит? – не видя смысла ходить вокруг да около, спрашиваю в лоб, сверля ее требовательным взглядом.

– Что именно? – вскидывает она вызывающе бровь.

– Что за знакомства у вас там намечаются?

– Обыкновенное знакомство: моих родителей с моим парнем, – произносит она с невозмутимым видом, хотя подрагивающие губы выдают волнение с головой.

– С твоим парнем, значит? – уточняю вкрадчиво, усаживаясь в кресло напротив.

– Да, с моим парнем, Серёжа, ты все правильно понял, – чеканит она, скрестив руки на груди в защитном жесте.

– Это ты так прикалываешься, Настюш, или это очередные твои вы*боны?

«…оказывается, поражение много сладостней, чем битва.»

            К. Макколоу «Поющие в терновнике»

– Вы*боны? – вырывается у меня возмущенный смешок.

Скручивающее диафрагму волнение и страх моментально трансформируются в злость. Она обжигает меня изнутри подобно едкой кислоте. Смотрю на Долгова и трясти начинает от бешенства.

Я просто охрениваю с его наглости и абсолютнейшей уверенности в своем праве требовать у меня каких-то объяснений, когда сам час назад заявил, что разводиться не собирается.

Нет, я, конечно, не ждала, что он моментально все бросит, но…

Господи! Да, кому я вру?! Нет никаких "но".

Ждала я и жду! Понимаю, что глупо, наивно, совершенно нереально, но не могу унять свое жадное, ревнивое сердце, требующее любимого мужчину безраздельно и полностью.

У меня душа горит, стоит представить, что утром он вернется в свою устроенную жизнь, а я останусь где-то на обочине этой самой жизни. Без прав. Без обязательств. Без какой-либо надежды на будущее.  Терзаемая страхами, подозрениями и сомнениями.

Я не смогу так. Не смогу его ни с кем делить. Мне уже физически больно от одной мысли, что у какой-то женщины есть все права на моего мужчину.

Да, именно так – МОЕГО! Пусть самонадеянно, эгоистично, глупо, нагло… Пусть! Я устала бороться с собой и своим сумасшедшим, истосковавшимся, никому не нужным сердцем.

Сердцем – тираном, сердцем –собственником, впервые почувствовавшим что-то своё, и готовым это «своё» выгрызать зубами, превратиться в чёртова Голлума, укравшего у всего мира свою «Прелесть», и потерявшего в ней самого себя.

Я уже теряю, переступая через дружбу, порядочность и гордость. Меня ломает, бросает из стороны в сторону. С одной: я не хочу предавать единственную подругу, не хочу быть той, кто разрушит её семью, так же, как не хочу использовать парня, который в меня влюблен. Я до ужаса боюсь последствий, когда правда вскроется.  Но с другой – есть просто он – мой мужчина, без которого мне пусто в огромном, бескрайнем мире среди семи миллиардов людей.  Задыхаюсь я без него, с ума схожу, на стены лезу.

Когда я шла к нему сегодня, мне казалось, что я смогу быть с ним на любых условиях, лишь бы только быть, становиться ненадолго частью него самого. Я правда думала, что мне хватит этого модного «без обязательств». Я ведь привыкла довольствоваться тем, что есть и думала, что с ним тоже смогу. Но увы. Не могу. Мало мне. Отчаянно мало.

Внутри меня, под ребрами, уродливой кляксой расползается бездонная, ненасытная потребность быть единственной.  И я знаю, что с каждой встречей она будет отвоевывать все больше пространства: орган за органом, принцип за принципом, опуская меня на самое дно, лишая рассудка.  Превращая меня в гнойную язву, в нарыв, отравляющий все вокруг.

Я уже отравляю и мне страшно. У меня такой сумбур внутри, что я готова «прикалываться», «вы*бываться», манипулировать, истерить – да пусть называет, как хочет, лишь бы он хоть на чуть – чуть, на самую малость прочувствовал, как невыносимо больно мне любить его, и слышать, как само собой разумеющееся, «Не разведусь». Пусть поймет, попробует на вкус, каково это делить того, кто должен быть только твоим…

Поэтому вместо того, чтобы поддаться эмоциям и послать Сереженьку с его наездами, куда подальше, неимоверным усилием воли подавляю клокочущую в каждой клетке ярость и, закинув ногу на ногу, сажусь напротив, любезно поясняя в той же форме, в какой он просвещал меня на кухне той, кошмарной ночью:

– Нет, Серёжа, это называется «закономерность»: когда хочешь усидеть на двух стульях, будь готов к тому, что кто-то займет пустующие половинки.

У него взлетает бровь, а на губах расплывается кривая усмешка.

– Да ты что? – тянет он издевательски и, помедлив, жестко добавляет.  – А ты, случаем, не ох*ела ли?

От тона его голоса и похолодевшего взгляда у меня внутри все обмирает, но я стараюсь не подавать виду.