Возможно, эта серьезность объяснялась его почти одинокой жизнью. Мать его умерла, когда он был еще маленьким, а отец, эмир племени барласов, большую часть времени проводил за беседой с людьми в зеленых тюрбанах, они совершили хадж и стали святыми. У сына были соколы, собаки и товарищи. Но в доме — всего двое слуг, а лошади не заполняли и половины конюшни. Отец не управлял племенем; он происходил из рода прославленных воинов, но был беден.

Мальчик часто уезжал верхом и сидел в своей крепости среди скал, глядя на самаркандскую дорогу. По ней проезжали кавалькады богатых персов, вооруженные слуги охраняли их закрывающих чадрой лицо жен — татарские женщины чадры не носили. Сухощавые арабские купцы сопровождали караваны с грузом парчи из Китая, сырого шелка и ковров из северных земель. В желтой пыли двигались также невольничьи караваны, нищие с посохом и миской и святые, ищущие учеников.

Иногда на дороге появлялся еврей с мулами или стройный индус, рассказывающий об афганских разбойниках. В часы сумерек они разбивали шатры среди своих животных и разводили костры для приготовления ужина, пахнущие кизяком и полынью. Опустясь на колени и сев на пятки за их кругом, Тамерлан слушал разговоры о ценах и мире Самарканда. Когда отец журил его за общение с караванщиками, он отвечал:

— У человека только один путь.

Долина представляла собой наследственное владение племени барласов. Однако нельзя сказать, что они там были полными хозяевами. Право выпаса и возделывания земли, тучный скот, виноградники и пастбища принадлежали им, покуда они могли их отстоять. Живший за горами хан давным-давно пожаловал их предкам эту землю, и они удерживали ее, как шотландские кланы свои владения силой оружия, разумом и величием своих вождей. Они были татарами, широкими в кости, с длинными руками и ногами. Бородатые, загорелые, они ходили — в тех редких случаях, когда приходилось идти пешком, — горделиво, уступая дорогу лишь более знатным соплеменникам.

Все они держали по нескольку лошадей, поджарых и выносливых, привычных к холмам. Лишь немногие владели быстроногими кровными конями или низкорослыми лошадьми, обученными для игры в човган. Поводья их изобиловали серебряными украшениями, седла они любили обшивать узорчатым шелком. Самому бедному из этих татар не пришло бы в голову идти пешком от своего шатра до мечети.

Они жили в шатрах по влечению и традиции и говорили: «Трус строит башню, чтобы прятаться там». Но своды их шатров были из белого войлока или ковровой ткани, и многие имели какое-то жилье в городе, где можно было принимать гостей и при необходимости укрывать женщин. Какое-то столетие назад татары были кочевниками, колесили по пустыне в поисках пастбищ. Война сделала их предков хозяевами большей части Азии, и эти люди были воспитаны на войне. Они знали справедливость поговорки: «Песок пустыни легко уносится дуновением ветерка; но уничтожить счастье человека еще легче».

Они устраивали обильные пиршества, плакали над чашами с вином, но потешались над смертью. Мало кто из них не был покрыт боевыми шрамами. И мало кто умирал дома. Под широкими халатами из полосатого шелка они носили кольчуги, дух степных войн еще жил в них.

В недолгие периоды мира они увлекались охотой, расставались с овцами, коровами и быками ради обученных соколов, купленных у жителей гор. Хороший сокол возвышал достоинство мужчины, а беркут, с которым можно охотиться на оленей, приносил честь всему роду. Кое-кто охотился с барсами, их возили с завязанными глазами на крупе лошади и спускали подкрадываться к оленю под взглядами всадников.

Они мастерски владели тяжелыми длинными луками, на лету поражали птиц стрелами с раздвоенными наконечниками и вступали пешими в схватку с тигром. Ели, сидя на ковре и запуская пальцы в общее блюдо, собаки сидели позади них, соколы издавали крики со своих жердочек. Любимой их пищей была дичь и конина, питали слабость они и к арабскому кушанью, верблюжьему бедру.

Они восхищались рыцарством арабов и как бедуины не находили себе места, пока не садились в седло, чтобы скакать в набег, на охоту или встать под боевые знамена. Большую часть свободного времени проводили при дворе Благодетеля.

Гордость барласов была гордостью военной касты. Аристократии меча. Вступать в брачные союзы с иранскими торговцами и земледельцами означало унизить свое происхождение. В результате, лишенные деловой хватки, они находились на пути к обнищанию.

Они были безрассудно щедры и столь же безрассудно упрямы и жестоки. Продавали за бесценок или отдавали в залог имущество, чтобы оплатить свои пиршества. Гостеприимство было их долгом, их дворы бывали переполнены странниками, а овцы одна за другой шли в котел.

Другим племенам в долине Зеленого Города жилось лучше. Иранские земледельцы терпеливо копались в земле между своих арыков; сарты, горожане, сидели в своих палатках на рыночной площади; знатные персы предавались азартным играм, возводили сады увеселений и слушали чтецов Корана. Эти люди с тюрбанами на головах следовали закону Пророка, а люди в шлемах по-прежнему держались закона Чингисхана.

Участь барласов усугублялась еще и тем, что у них не было вождя. Тарагай, некогда глава племени, был мягким человеком, исполненным чувства собственного достоинства. Наслушавшись толкователей закона ислама, он ушел в текке, чтобы предаваться там размышлениям. Тарагай был отцом Тамерлана. Белый глинобитный дворец на окраине Зеленого Города опустел.

— Мир, — сказал Тарагай сыну, — напоминает золотую чашу, наполненную змеями и скорпионами. Я устал от него.

Подобно многим отцам он рассказывал Тамерлану о славе и доблести предков, бывших владыками горных хребтов далеко на севере, над пустыней Гоби. Это были несравненные рассказы о временах язычества, и Тарагаю как будто нравилось их вести, несмотря на отречение от мира. Он описывал орды скотоводов-всадников, кочующих зимой на юг, летом на север, устраивающих засады на караванных путях и идущих за своими знаменами с рогами на древке опустошать Китай — об охотах всем племенем, длившихся две-три луны в бескрайних степных просторах. О том, как приносили в жертву белых коней на могиле вождя, как кони улетали в небесные ворота — туда, где полыхало северное сияние, — чтобы служить его душе в мире за небосводом.

Он называл имена китайских принцесс, которых присылали в жены ханам пустыни с полными телегами шелка и резкой слоновой кости, описывал, как хан-победитель пил кумыс из золоченого черепа врага.

— Так было, мой сын, — часто объяснял он, — покуда Чингисхан не повел своих монголов на завоевание мира. Это было предписано судьбой. А когда черный ангел встал над Чингисханом, он перед смертью разделил мир на четыре удела между своими сыновьями и сыном старшего сына, умершего раньше.

Сыну Джагатаю он дал удел в этой части земли, где мы живем. Но сыновья Джагатая предались пьянству и охоте. Со временем они перебрались к северным горам. И теперь хан, тура, пирует там и охотится, предоставив правление Самаркандом и всем Мавераннахаром эмиру, которого называют Благодетель. Остальное ты знаешь.