Пока мужчины смешивали арак с вином, чтобы быстрее опьянеть, Улджай расхаживала среди них с бесстрастным лицом, прямая, испуганная. Благодетель бросал в толпу горсти жемчужин, и по его приказу грохотали накары — обитые бронзой седельные барабаны, сзывающие на праздник или на битву.

— Да будет на этой паре, — воскликнул Зайнуддин, — благословение Аллаха!

Наступило время подносить дары, только не невесте, а собравшимся татарам. Казган поднялся и ходил от группы к группе; рабы несли следом роскошные халаты. Кое-кто получал в подарок сабли, кое-кто украшенные драгоценностями уздечки. Казган, татарин древнего рода, не был скупым. И к тому же сознавал важность для себя взаимной приязни.

Пока вельможи и воины, довольные и более чем слегка отяжелевшие, возлежали на коврах в испещренной солнцем тени дубов и ветел, появились сказители и расселись среди них. Жалобно забренчали струны дутаров, и бархатистые голоса завели достопамятные истории — слушатели с удовольствием внимали знакомым интонациям и подробностям. Они знали эти истории не хуже сказителей и почувствовали бы себя обманутыми, если б хоть одна фраза оказалась изменена или выброшена из бесконечного монотонного повествования. Время от времени, вспоминая о приличиях, они шумно прикладывались к чашам, чтобы выразить свое восхищение празднеством.

Стемнело, появились рабы с факелами. Вдоль реки на деревьях развесили фонари. Среди гостей расставляли новые кожаные блюда с едой, и гости гортанно вскрикивали при виде дымящихся ягнячьих туш, задних конских ног и пропитанных медом ячменных лепешек.

Улджай в последний раз прошла между ними. Тимур подвел по коврам белого арабского иноходца, с седла его свисал до земли шелковый чепрак. Усадил поверх него Улджай и повел коня к своему шатру.

Туда уже пришли служанки, чтобы помочь ей снять свадебный наряд. Принесли сундуки с ее вещами. Заулыбались, ощутив руками дрожь Улджай, когда снимали платье, оставляя ее в туфлях, рубашке без рукавов и густой вуали длинных волос.

Они приветствовали юного повелителя, вошедшего в шатер молча. Он смотрел только на Улджай, и служанки удалились. Несколько приверженцев Тимура, собравшихся у входа в шатер, чтобы встретить свою госпожу, задернули полог и разошлись по своим шатрам.

В ту ночь Улджай, лежа в объятиях юного воина, слышала сквозь далекий шум реки и бормотанье голосов воинственный грохот барабанов.

Улджай была первой любовью Тимура. Прожила она недолго, но при ее жизни больше ни одна женщина не делила с ним ложе.

Нет сомнения, что от двадцати до двадцати четырех лет Тимур наслаждался жизнью. Он сделал покои для Улджай из заброшенного флигеля белого глинобитного дворца в Зеленом Городе. Украсил их по своему вкусу коврами, серебром и гобеленами, плодами военной добычи. Отец отдал ему семейный скот и права на пастбище.

Эмир Казган назначил его минбаши, командиром тысячи — мы бы сказали «командиром полка». Тимур очень гордился своей тысячей, хорошо кормил воинов и всегда садился есть в обществе нескольких из них. Носил в поясе список их имен. Казган, хорошо разбиравшийся в воинах, позволил Тимуру и его тысяче находиться в авангарде армии.

Тимур часто приезжал, вздымая в лунном свете белую пыль самаркандской дороги, за день до прибытия войска, чтобы увидеться с Улджай и подготовить пиршество для едущих сзади военачальников. Он наслаждался великолепием этих пиршеств в орошаемом саду Зеленого Города. Когда Улджай родила ему сына, Тимур дал мальчику имя Джехангир — Повелитель Мира — и пригласил всех эмиров Благодетеля на праздник. Почтить Тимура приехали все — кроме его дяди Хаджи Барласа и Баязеда Джелаира, правителя племени его жены.

— Тимур, — сказали гости, — поистине потомок Гурагана — Великолепного.

И дикие горные племена, служившие предкам Улджай, сложили песни о правителе и правительнице Зеленого Города.

При поддержке бесстрашного Тимура Казган одержал новые победы в западной пустыне и южных долинах, вновь привез в Сали-Сарай взятого в плен Малика Гератского. Ему была очень на руку бескорыстная служба юного барласского воина, и вместе они могли бы все больше наращивать могущество, но тут среди эмиров Казгана возникло новое недовольство.

Они требовали предать пленного Малика смерти и разделить его владения между ними. Казган дал Малику слово, что ему ничего не будет грозить, и когда эмиры стали особенно настойчивы — Малик был их старым недругом и притом богатым, — тайком предупредил пленника и освободил его во время охоты к югу от реки на гератской дороге. Неясно, отправился ли Тимур, как следует из одного сообщения, сопровождать Малика в Герат.

Так или иначе, он отсутствовал, когда его покровителя Казгана убили. Благодетель увлекся охотой и все еще находился за рекой Аму с несколькими приверженцами. Двое племенных вождей, затаивших на Благодетеля обиду, напали на него и застрелили из луков.

Тимур услышал об этом и приехал вовремя, чтобы переправить тело обратно через реку и похоронить в лесу Сали-Сарая.

Затем, не пытаясь обезопасить собственные владения, он снова переплыл верхом на коне Аму и присоединился к военачальникам Благодетеля, которые преследовали убийц и загнали их в горы. Один из старейших обычаев татар требовал, чтобы человек не спал под одним небом с убийцей своего родственника. Оба преступных вождя прожили недолго.

Изгнанные из ущелья на высоты, они, меняя коней в каждой деревне, не могли оторваться от татар, которые следовали за ними по пятам и отрезали им пути бегства. Убийц настигли высоко на склонах гор, и их жизни были оборваны молниеносными взмахами сабель. После этого Тимур поспешил в свою долину. И обнаружил там новый порядок вещей.

В Центральной Азии, когда правитель умирал, его сын мог занять трон лишь в том случае, если покойный вождь сумел упрочить свое владение и сын был в состояний удержать его; иначе, в лучшем случае, собирался совет знатнейших подданных, где избирался новый правитель. В худшем — что случалось чаще — начиналась всеобщая борьба за трон, и его захватывал сильнейший. У людей в шлемах существовала поговорка: «Лишь рука, способная сжимать саблю, может держать скипетр».

Сын Казгана сделал было попытку взять в Самарканде бразды правления, но вскоре бежал, предпочтя жизнь достоинству. Потом Хаджи Барлас и джелаирскай эмир появились в Самарканде и провозгласили свою власть над татарами.

Тем временем другие эмиры удалились в свои крепости и стали собирать воинов под свои знамена, готовясь защищать свои владения и нападать на соседей. Это была давняя слабость татар — племя боролось с племенем за власть. Они бы единодушно последовали за вождем, способным привести их к повиновению. Но Казган пал, обливаясь кровью, а Хаджи Барлас и Баязед Джелаир были не теми, кто способен обуздать их мятежный дух.

В это смутное время Тарагай, отец Тимура, скончался в текке. Большинство барласов последовало за Ходжи в Самарканд. Тимур остался в Зеленом Городе один с несколькими сотнями воинов.

А потом на сцене появился наблюдавший за событиями из-за своих гор великий хан. Памятуя о восстании четверть века назад, он пришел с большой ордой — так слетаются стервятники на дохлую лошадь.