— Пламя слишком велико. Горят все. Перед тем как убраться прочь, они всегда поджигают фургоны.

Гарнет сразу поняла, кто такие «они».

— О Боже… Значит, все… и женщины, и дети… — Она разразилась рыданиями и уткнулась лицом в его грудь.

Флинт положил руку ей на спину и не отпускал, пока женщина не выплакалась.

— Скоро день, — наконец произнес он. — При свете они легко обнаружат наши следы.

Гарнет подняла голову и высвободилась из рук Флинта.

— Извините, мистер Маккензи, что я не сдержалась. Мы повернем обратно к фургонам?

— Зачем? Не сомневайтесь, там все уже мертвы. В этом деле команчи толк знают. Мы ничем не поможем несчастным. — Он наклонился и скатал постель.

— Но мы можем хотя бы их похоронить. Многие из этих людей мои земляки, они жили в том же городе, где выросла я. Я знала их всю свою жизнь. Они заслуживают лучшей участи.

— Коль скоро человек мертв, не важно, кто его истребляет: черви или канюки.

— Ваши слова недостойны, мистер Маккензи.

— Знаете что, милейшая леди, я пока еще жив. И таким намереваюсь остаться. — Миссис Скотт с изумлением наблюдала, как ее спутник подтянул подпруги и вскочил в седло. — Прежде вы тоже утверждали, что не желаете умирать. Так вот, если в вас есть хотя бы половина того здравого смысла, которым вы недавно хвастались, залезайте-ка поскорее на свою кобылу.

И ни разу не обернувшись, Флинт тронул коня вперед. Не переставая возмущаться его бессердечием, Гарнет тем не менее последовала его совету и двинулась вслед за ним.

Спустя совсем немного времени дорога превратилась в узкую крутую заросшую тропинку, на которой вряд ли разъехались бы два мула, и продолжала подниматься все выше и выше над долиной. С одной стороны путь ограничивала каменистая стена, с другой — отвесный обрыв. По всем признакам, размышлял Маккензи, маловероятно, чтобы кто-нибудь сумел устроить впереди засаду или подкрасться сзади незамеченным.

Услышав, что Гарнет следует за ним, Флинт вздохнул с облегчением, но так и не оглянулся. Надо же, он, оказывается, не на шутку беспокоился, что рыжеволосой вдовице в самом деле втемяшится в голову повернуть к каравану. Сам Флинт понимал, что от того места следовало держаться подальше. Дорога к фургонам заняла бы два дня. Но даже если бы им посчастливилось добраться к месту трагедии, не став добычей индейцев, что бы они нашли? После того как с переселенцами покончили команчи и довершили дело канюки, трупы несчастных еще долго жарились бы на солнце, и это ужасное зрелище стояло бы перед глазами Гарнет до конца ее дней. Так что, не позволяя ей возвратиться назад, он оказывал ей услугу, о которой женщина даже не догадывалась.

Пусть думает все, что угодно. Он не привык ни перед кем отчитываться в своих поступках и поэтому выбрал тот образ жизни, которым жил. Время от времени, чтобы немного подзаработать, водил караваны, но вообще предпочитал одиночество. Он не нуждался ни в чьем обществе, и ему не нужен был никто, кроме доброго коня вроде Сэма. Он желал только одного: брести куда угодно душе, устраиваться на ночлег под звездным одеялом и, просыпаясь, славить божественное солнце. Флинт не был верующим, но, подобно индейцам, которых знал, чтил святость в красоте природы. И не испытывал потребности возводить причудливые храмы, которые видел на Востоке.

Ко всему прочему он не отличался разговорчивостью. И никогда не пытался объяснить свои чувства братьям Люку и Кливу. Лишь один человек понимал его душу — первая жена Люка Сара. Флинт вспомнил мягкую, застенчивую женщину и, в очередной раз представив, что испытала она и его мать, понял, что не успокоится до тех пор, пока не отомстит насильникам и убийцам. Пусть это займет весь остаток его жизни, но Флинт станет преследовать преступника — человека по имени Чарли Уолден.

Упавшая капля вернула его к действительности. Флинт вытащил из седельной сумки пончо и взглянул на небо: занимался серый день без единого голубого просвета и, судя по всему, с дождем до вечера.

— Ну вот, Сэм, как будто бы немного повезло. Хороший дождик смоет наши следы. — Он повернулся и посмотрел на съежившуюся в седле Гарнет. — Промокнете. Наденьте пончо.

— Я его не взяла.

— Черт! — Флинт натянул поводья и, спускаясь на землю, проворчал: — Только подумай, Сэм, даже на это не хватило ума. — Он стащил с себя пончо и подал Гарнет. — Держите это. Здесь негде укрыться. Не хватает еще возиться с больной женщиной.

— Вы чрезвычайно любезны, — запротестовала молодая женщина. — Я вам искренне благодарна. Но это совершенно не обязательно. Я привыкла ездить под дождем, так что, поверьте, здоровья мне не занимать. — И Гарнет отвела протянутую руку с пончо.

Она рванула поводья, намереваясь объехать Флинта, но в это время лошадь споткнулась на скользком камне и с жалобным ржанием заскользила к обрыву. Гарнет едва удалось выдернуть ноги из стремян и в последнее мгновение выскочить из-под падающего животного, которое грозило придавить ее своим весом. Женщина ударилась о землю с такой силой, что у нее перехватило дыхание, и, беспомощно цепляясь за камни и обдирая ладони и щеки, устремилась вслед за кобылой. Пальцы хватали мескитовые деревца, ветки кололи руки, но она не могла остановить падения. Мокрая листва скользила, но мескитовая поросль все же замедлила спуск, а запутавшаяся юбка смягчила удар о камень в нескольких футах внизу.

Потрясенная Гарнет упала на бок и, сознавая, что осталась жива, была не в состоянии пошевелиться.

Наконец до ее оцепеневшего сознания донесся звук приглушенно удара. Превозмогая боль, женщина подняла голову: в нескольких ярдах под ней на огромной гранитной глыбе билась в конвульсиях несчастная кобыла — бедное животное испытывало адские муки.

Ладони и щеки молодой женщины горели огнем. Гарнет попыталась подняться, но тут же рухнула от пронизывающей боли в лодыжке.

— Не двигайтесь! — закричал Флинт. Он схватил с седельной луки веревку, обмотал вокруг пояса одеяло и только после этого начал спуск.

Мокрая от нарастающего дождя, Гарнет остекленевшими глазами следила за его движениями. Ее тело нестерпимо ломило, и подняться она больше не пыталась.

Оказавшись рядом, Флинт пытливо посмотрел на нее и спросил:

— Ничего не сломали?

Во время падения Гарнет потеряла шляпу, и волосы ее намокли, дождевые струйки сбегали по щекам.

— Может быть, лодыжку. Не могу наступить на ногу.

— Дайте взглянуть. — Осторожные пальцы пробежали по ноге. — Вроде бы цело. Уверены, что больше нигде не болит?

Гарнет нестерпимо захотелось расплакаться, пожаловаться на все свое тело. Но вместо этого она произнесла:

— Как будто бы нет. Что с моей лошадью?

— Сейчас посмотрю. — Флинт снял с одеяла клеенку и накрыл голову и плечи молодой женщины. — Лежите смирно, пока я не вернусь.

С замиранием сердца она смотрела, как ее спутник спускался туда, где бесформенной грудой темнела ее кобыла. Лошадь приподняла голову, взглянула на Флинта и затем снова уронила ее на камень. У Гарнет похолодело внутри, когда она увидела, как ее спутник достал нож. Она едва успела отвернуться, прежде чем, избавляя животное от мук, он перерезал кобыле горло.