– Ты права, Анфиса Васильевна, – поддержал Мокрецову участковый Дубков. – Люто Саблин возненавидел смену политического курса. Ядвига Станиславовна оказалась изворотливей своего супруга. Она ловко вошла в рыночную структуру. Мне надоело приглядываться к иномаркам ее клиентов. Было опасение, что бурная коммерция добром не кончится.

– Что верно, то верно, Владимир Евгеньевич, – согласилась Мокрецова. – Автомашины – одна другой красивее – сновали из Новосибирска к дому Саблиной, как на перевалочную базу. Но в коммерцию Ядвига Станиславовна окунулась после ликвидации райкома партии. Пока же партийный райком существовал, она крушила демократов беспощадно. Не слыхал о ее конфликте с дочерью?

– Нет.

– Дина Павловна по примеру родителей тоже состояла в партии. А когда началась перестроечная смута, наверное, за год до злополучного ГКЧП, поддавшись убеждениям заядлых перестройщиков, сожгла свой партбилет. Узнав об этом, Ядвига Станиславовна прокляла дочь и даже не сообщила ей о смерти Павла Григорьевича. Так и не попрощалась Дина с отцом, не проводила в последний путь. После приезжала в слезах, но мать на порог дочку не пустила. Вот до какой степени волевой характер…

– Где она теперь? – спросил Бирюков.

– В Москве у сына. В прошлом году прибаливать стала. Возраст сказался. В одночасье по осени продала дом со всей обстановкой, упаковала баульчик и налегке отбыла в столицу.

– Не только старческое здоровье заставило Саблину уехать отсюда, – сказал участковый. – Имелись у меня сведения, что рэкетиры стали ее донимать. Несколько раз заводил разговор с Ядвигой Станиславовной. Предлагал, давай, мол, организуем задержание вымогателей с поличным. Бесполезно. И слышать об этом старуха не хотела. Хоть и волевой, как ты говоришь, у Саблиной характер, но, видать, перед «качками» она слабоватой оказалась.

– Возможно, возможно, – закивала головой Анфиса Васильевна. – Наслушавшись по радио да телевизору об организованной преступности, однажды полюбопытствовала у нее: не страшно ли заниматься коммерцией? Дескать, сколько уж людей погибло на торговом бизнесе… Саблина зло на меня посмотрела: «Не пугай! Без тебя пугачей хватает».

– Фамилия вроде знакомая, но вспомнить внешность Саблиных не могу, – признался Бирюков.

– Всех пенсионеров в районе, Антон Игнатьевич, не упомнишь, – ответил участковый. – Павлу Григорьевичу, когда умер, было за восемьдесят. Старуха не намного младше. А фамилия их часто мелькала в районной газете. Активные были корреспонденты. Писали слабенько, неинтересно, в основном, на тему; «Эх, хорошо в стране советской жить!» или «Расхитителей – к ответу». Однако районка публиковала их творения охотно. Павел Григорьевич был высоким, смуглым. Лицо всегда суровое, неприступное. Носил старинные роговые очки. На собеседников смотрел исподлобья, будто презирал всех, кто не разделяет его точку зрения. А Ядвига Станиславовна – поджарая, шустрая на ногу и злая на язык. Словом, как говорится, два сапога – пара.

– Дорого Саблина продала дом?

Мокрецова пожала плечами:

– По наивности спрашивала Ядвигу Станиславовну об этом. Она рассердилась: «На мой век хватит». И больше – ни слова.

– Наверное, миллионов двадцать взяла, если не больше, – высказал предположение Дубков. – Жилье нынче в цене. Городские бизнесмены, пользуясь близостью райцентра от Новосибирска, дружно повалили сюда вкладывать деньги в недвижимость. Говорят, самое надежное дело, чтобы не обанкротиться при инфляции…

Из последующего разговора Бирюков узнал, что мужчину, загадочным образом оказавшегося в доме, ни Дубков, ни Мокрецова среди «клиентов» Саблиной не видели. Мать Вики Солнышкиной, по словам Анфисы Васильевны, появлялась здесь всего один раз, когда оформляла покупку дома. Красивая, очень обаятельная женщина приезжала на заграничной белой машине с широкими синими полосами по бокам. Управлял машиной здоровенный парень «кавказской национальности». Через неделю после этого визита Саблина укатила к сыну, а в доме поселилась молодая хозяйка.

О Вике Солнышкиной и участковый, и Мокрецова отозвались хорошо. Особенно нравилась новая соседка Анфисе Васильевне. Девушка общительная. Не выпивает, не курит, парней в дом не водит, как это делают многие из нынешних заневестившихся девиц. Чистоплотная. В доме содержит такой порядок – пылинки не найдешь. Характер мягкий, покладистый. Несмотря на то, что мама – «птица большого полета» и ворочает, наверняка, миллионами, дочка живет скромно. Одевается простенько: или в джинсовом костюмчике ходит, или в белой кофточке да в черной юбке ниже колен. Телом своим, как другие бесстыдницы, хвастать не любит, хотя внешними данными природа Вику не обидела.

– Она всегда так сильно заикается? – спросил Бирюков.

– Что вы! – будто удивилась Анфиса Васильевна и сразу понизила голос: – Это у нее от испуга приключилось. Мыслимое ли дело – обнаружить в своем доме чужого покойника. Я, признаться, всякого повидала в жизни и то чуть не обмерла при таком страхе. Хорошо, Владимир Евгеньевич с нами находился. Если б не он, мы с Викой сумасшедшим визгом завизжали бы… – Мокрецова сокрушенно покачала головой. – И какие только изверги такую беду Вике подкинули?.. Это, так и знай, бывшие клиенты Ядвиги Станиславовны, будь они прокляты, чего-то не поделили между собой.

– Что именно?

– Так ведь нынешних бизнесменов сразу не раскусишь. Они сплошь и рядом такие фортеля выкидывают, что только ахнешь. Возможно, какие-то негодяи запоздало надумали Саблиной отомстить. А может, Викиной мамаше пакость сделали за то, что перебила конкурентов в покупке дома. Тут, знаете, многие в кожаных куртках приценялись. На таких шикарных лимузинах подкатывали, как в американском кино.

– Прошлой ночью машины не подъезжали к дому?

– Прошлую ночь я спала, словно убитая. Вчера за день весь огородик лопатой вскопала. Умаялась так, что еле-еле внука ужином накормила. Если б трактор или грузовик по улице протарахтели, возможно, и услышала бы. А заграничные легковушки бесшумно подъезжают и так же тихо уезжают. Запросто могли втихомолку мертвеца Вике подсунуть.

– Парни за ней ухаживают?

– Не без того, конечно. На нее и взрослые мужчины засматриваются. Особенно – кавказцы, пригревшиеся на торговле в райцентре. Денег-то у них – куры не клюют. Жируют наглецы. Но Вика на всех ухажеров – ноль внимания. Сколько здесь живет, ни разу не видела у нее ни мужчин, ни парней. По воскресеньям к ней обычно приходят подруги из медучилища. Покрутят магнитофон, попьют чайку или растворимого кофе и засветло расходятся. Гулять ночами теперь опасно. Иногда, бывает, уговорят Вику, чтобы модную песню спела. Голос у нее – любо послушать. На восьмое марта нынче приглашала меня на самодеятельный концерт. Скажу без прикраса, Вика в том концерте самая приметная была. И не какую-то шуру-муру шептала в микрофон, как нынешние кривляки по телевизору, а по-настоящему, очень задорно, пела.

– В Новосибирск часто ездит?

– Нет. И к ней вроде бы оттуда никто не приезжает. Во всяком случае, родная мамочка после покупки дома ни разу не заглянула, чтобы поинтересоваться, как тут дочка живет…