- Я готов, - повторил Огинский, возвращаясь на свое место у входа и делая вид, что не заметил оскорбления. Полная опасностей и унижений жизнь авантюриста привела к тому, что честь пана Кшиштофа сделалась весьма гибкой и растяжимой, как каучук, - словом, такой, что из нее можно было при желании вить веревки. - Приказывайте, сир.

- Учтите, сударь, - сказал Мюрат, - что выполнить мое поручение будет очень трудно. Это предприятие почти так же опасно, как восхождение на эшафот, но при этом еще и намного сложнее и хлопотнее. Шансов уцелеть у вас почти не будет, зато, если вы вернетесь с победой, я не поскуплюсь, даю вам слово чести. Впрочем, вы можете отказаться. В таком случае я просто прикажу вас повесить, и вы умрете быстро и без хлопот. Ну, что скажете?

- Я готов, - в третий раз повторил пан Кшиштоф и с удивлением почувствовал, что действительно готов снова схватиться один на один со своей несчастливой судьбой.

* * *

Около полудня 26 августа пан Кшиштоф спрыгнул с седла на устланное опавшей листвой дно неглубокого, поросшего кустами оврага менее чем в полуверсте от деревни Семеновское. Оглядевшись по сторонам, он не заметил ничего подозрительного и только было собрался вздохнуть с облегчением, как в небе, прямо у него над головой, со страшным треском лопнула граната. Огинский инстинктивно присел, удерживая за повод рванувшуюся в сторону лошадь. Один из сопровождавших пана Кшиштофа кавалеристов покачнулся в седле, завалился назад и боком, очень тяжело и некрасиво, свалился с коня.

Еще одна граната разорвалась на склоне оврага, выбросив султан белого дыма и брызнув во все стороны комьями земли и горячими осколками. Сквозь трескотню ружейных залпов и непрерывный гул артиллерии откуда-то слева донеслось приглушенное расстоянием "ура!", означавшее, что русская пехота опять пошла в контратаку. Через овраг то и дело с отвратительным, леденящим душу визгом перелетали черные мячики пушечных ядер. За некоторыми тянулись едва заметные дымные хвосты - это были гранаты.

Пан Кшиштоф отер белой перчаткой потное, покрытое пороховой копотью лицо, отчего перчатка мгновенно сделалась серой, и вынул из кармана короткую трубку. Вокруг кипела самая страшная битва из всех, которые доводилось видеть Огинскому, и он испытывал настоятельную потребность немного перевести дух и успокоиться, прежде чем снова очертя голову броситься в этот ревущий и вопящий на разные голоса ад. Кроме того, ему следовало как следует обдумать свои дальнейшие действия. Составленный для него Мюратом черновой план никуда не годился, как всегда оказываются ни на что не годными все составленные накануне сражения подробные диспозиции. Русские войска стояли и перемещались по полю совсем не так, как ожидалось, и пан Кшиштоф, который, согласно плану Мюрата, должен был нанести русской армии удар в спину, никак не мог эту спину отыскать. Всюду, куда бы он ни направился, его встречали стены штыков, частоколы грозно уставленных пик, молнии обнаженных сабель и свинцовый град пуль. Он потерял уже пятерых членов своего небольшого отряда - потерял безо всякой пользы для дела, просто потому, что без потерь провести группу людей через это грохочущее пекло не было никакой возможности.

В момент выхода из лагеря в отряде Огинского было два десятка кавалеристов - отчаянных рубак и отборных сорвиголов, как отрекомендовал их пану Кшиштофу сам Мюрат, знавший толк в кавалерии и наездниках. Пана Кшиштофа удивила та воистину волшебная быстрота, с которой был сформирован этот отборный отряд. Этому могло быть множество объяснений, но наиболее правдоподобными Огинскому казались два: первое - что отряд был сформирован заранее и только ждал случая быть пущенным в дело, и второе - что Мюрат сам не верил в успех своего замысла и послал на верную погибель первых подвернувшихся под руку людей во главе со своим провинившимся порученцем. Так или иначе, теперь под началом пана Кшиштофа Огинского осталось полтора десятка сабель, с которыми, по замыслу маршала, он должен был если не решить исход сражения, то, по крайней мере, бросить на чашу весов жизнь одного из самых прославленных и талантливых русских полководцев.

"Исход сражения, - сказал ему Мюрат в тот памятный вечер, - сплошь и рядом зависит от нелепейших мелочей: не вовремя пролившегося дождя, застрявшего в грязи обоза, изданного каким-нибудь идиотом панического вопля или случайной пули, оборвавшей жизнь храброго генерала. Я не господь бог и не могу пролить дождь на головы русских. Не в моей власти поразить Кутузова молнией, но организовать шальную пулю, которая в нужное мне время просвистит в заранее выбранном месте, я, как мне кажется, могу. Поправьте меня, если я ошибаюсь". - "О нет, сир, - отвечал на это пан Кшиштоф, - вы совершенно правы. Вопрос лишь в том, что это за место и что за время. Рука же, которая наведет пистолет в цель и спустит курок, находится в вашем полном распоряжении". - "Прекрасно, - сказал Мюрат, - превосходно! Я не сомневался в вашей преданности. Однако мне кажется, что существует еще один вопрос, который необходимо решить прежде, чем вы отправитесь в путь. Преданность требует награды, не так ли? Я хочу, чтобы вы знали: в случае успеха вас ждет богатство и моя горячая дружба. Что же касается неудачи... Единственным оправданием в таком случае для меня будет ваша смерть на поле боя. Если же вы не выполните моего поручения и останетесь при этом в живых, я лично позабочусь о том, чтобы ваша жизнь была короткой и полной неприятностей. Это не угроза, сударь. Я лишь хочу, чтобы вы как следует уяснили свое положение. Вы обязаны все время находиться в самом пекле, лезть из кожи вон, не жалеть себя и своих людей ради достижения поставленной перед вами цели: обезглавить русскую армию, вывести из строя как можно больше генералов, внести в ряды русских путаницу и неразбериху и тем содействовать победе французского оружия. Вы понимаете, надеюсь, о чем я говорю. Убитый командир полка - это уже хорошо, но меня интересует дичь покрупнее". - "Кутузов, сир? - спросил пан Кшиштоф, уже успевший понять, что поручение Мюрата - лишь другой, более изощренный вид казни. - Вам нужна голова фельдмаршала?" - "Это было бы просто превосходно, - ответил Мюрат. Но будем реалистами: Кутузова вам, скорее всего, не достать. Старик не полезет на поле боя с саблей наголо, а прорваться в его ставку - дело немыслимое. Кутузов - мозг русской армии, но даже самый могучий мозг будет беспомощен, если отделить его от тела. Убейте Багратиона, убейте Ермолова, Воронцова, Коновницына, и перед нами окажется руководимое кучкой бездарей стадо, как это было при Аустерлице..."

Пан Кшиштоф вынул из другого кармана кожаный кисет, и тут на его плечо опустилась чья-то ладонь. Он обернулся и увидел узкоплечего невзрачного человечка с пустым взглядом холодных рыбьих глаз и вытянутым унылым лицом, которое по обыкновению казалось сонным и как бы не вполне живым. Венгерка и ментик русского гусара смотрелись на нем, как седло на корове, простреленный навылет кивер косо сидел на поросшей редкими бесцветными волосами остроконечной, похожей на огурец голове. Это нелепое создание прозывалось Лакассанем и было опаснее лесной гадюки. Пан Кшиштоф не раз слышал об этом бесцветном убийце, верой и правдой служившем своему господину, и теперь получил возможность познакомиться с ним накоротке благодаря сомнительной любезности короля Неаполя.