Да уж, энергии Дроздовой было не занимать. Если уж оначто-то вобьет себе в голову, то ее никто и ничто не остановит. Во всякомслучае, не Катя.

— Жду тебя через полтора часа в «Галерее»! — нетерпящим возражений тоном сказала Лида и отключилась.

Катя тяжело вздохнула и поняла, что придется ехать в город.

До выезда на МКАД оставалось минут пять, когда впереди нашоссе показалась приземистая фигура в милицейской форме.

Катя затормозила, надела на лицо самую обаятельную улыбку,взглянула на подходящего гаишника:

— Лейтенант, что я сделала не так?

— Лейтенант Смородин, — проговорил тот сквозьзубы, не реагируя на улыбку. — Ваши документы.

Был он мрачный, лицо какого-то серого цвета, смотрел куда-товбок, так что не видно было глаз. Это сразу же производило неприятноевпечатление, впрочем, какое ей до него дело? Она видит его в первый и последнийраз.

Катя достала бумаги из бардачка, протянула лейтенанту.

Тот просмотрел документы, пожевал губами, проговорил сухо инеприязненно:

— Выйдите из машины, Екатерина Антоновна!

— Да в чем дело? — Катя недоуменно взглянула намилиционера.

— Я сказал — выйдите из машины! — повторил тотсурово и потянулся к кобуре.

Катя окончательно расстроилась: ей почти не приходилосьсталкиваться с суровой действительностью, Виталий тщательно оберегал еедушевный покой, и поэтому каждый такой случай выбивал ее из колеи. Гаишник явнонабивался на взятку, но Катя ничего не нарушала, не чувствовала за собой вины ине торопилась совать ему деньги. В крайнем случае можно позвонить мужу, он всеуладит.

Она машинально поправила волосы, открыла дверцу, выбраласьна асфальт и огляделась. В стороне, метрах в двадцати, стояла милицейскаямашина, возле нее скучал второй гаишник.

— Ну, в чем дело, лейтенант? — повторила она,постаравшись вложить в свой вопрос как можно больше твердости.

— Похожая машина числится в угоне, — ответил тотнеохотно.

— Но у меня же все документы в порядке… —растерялась Катя.

— Багажник откройте!

— Багажник-то зачем…

— Откройте, я сказал! — Он набычился, взглянулисподлобья, на серых щеках заходили желваки.

Катя вздохнула, обошла свою «ауди», открыла багажник.

Она хотела отступить в сторону, чтобы показать содержимоебагажника вредному лейтенанту, но не успела этого сделать. Сзади мелькнулакакая-то тень, и на нее словно обрушились небеса.

Пришла в себя она от боли.

Болело все: голова, ноги, спина… болели даже такие частитела, о существовании которых она раньше не подозревала.

Катерина застонала, открыла глаза, но ничего не увидела.Вокруг была кромешная темнота.

Она попыталась понять, где находится.

Не дома, это точно. Вокруг нее была не уютная шелковаятемнота ее спальни, а какая-то тесная, жесткая, колючая тьма.

Кроме всего прочего, эта тьма двигалась.

Катю то и дело подбрасывало, она перекатывалась, ударяясьобо что-то жесткое то локтем, то плечом, то коленом. Вот отчего болело всетело… Но голова не просто болела — она раскалывалась, трещала от боли, мешаясосредоточиться…

Катя больно ударилась спиной, перекатилась на бок,вскрикнула и вдруг все вспомнила.

Вспомнила утренний звонок Лидки Дроздовой, вспомнила, как выехалаиз дому, как подъехала к повороту на МКАД… вспомнила хамоватого гаишника,вспомнила, как открыла багажник…

После этого вспоминать было нечего. После этого былатемнота.

И тут до нее дошло, где она.

В багажнике собственной машины…

Катю подбросило на ухабе, она ударилась боком о крышкубагажника и застонала. Застонала не столько даже от боли, сколько от страха ибезысходности.

Она слышала рассказы о женщинах, которых вот так жеостанавливали на дороге, завозили в лес и там убивали. Ради дорогой машины,ради украшений, часов и прочего дорогостоящего хлама.

Катя слышала такие рассказы много раз, но не воспринимала ихвсерьез, ей казалось, что это вроде детских страшилок, которые шепотомрассказывают на ночь лет в десять. И уж во всяком случае, такое не можетслучиться с ней самой…

И вот — случилось.

Катю снова подкинуло на рытвине. Значит, они едут не пошоссе, не по городской улице. Они едут по проселку или, того хуже, по леснойдороге.

Ее везут в лес…

Машина снова подпрыгнула и остановилась.

Наступила тишина. Гулкая, звенящая тишина.

Затем крышка багажника поднялась, и Катя на мгновениеослепла от хлынувшего в глаза золотого осеннего света.

— Вылезай, — раздался над ней хриплый раздраженныйголос.

Глаза привыкли к свету, и она снова увидела мрачное лицо«лейтенанта Смородина».

Впрочем, он наверняка никакой не лейтенант и уж тем более неСмородин.

— Вылезай! — повторил он угрожающим тоном.

Катя медлила, и тогда он схватил ее за воротник мягкойкожаной курточки (от Alaia, — отстраненно вспомнила Катя слова из другой,прежней жизни).

Она распрямилась, перебралась через край багажника, шагнулана черную лесную землю, густо усыпанную еловой хвоей.

«Ауди» стояла на небольшой поляне, окруженной густым темнымельником. Среди елей проглядывали золотом и багрянцем чахлые осины и березки.

Катя всегда любила сосновый лес — светлый, просторный, какхрам, а ельник недолюбливала, он казался ей мрачным, угрюмым, нелюдимым,зловещим.

Как будто она чувствовала, что именно в таком лесузакончится ее жизнь…

За спиной «Смородина» маячили еще двое мужчин, чем-тонеуловимо похожих — один в милицейской форме, другой — в черных джинсах икожаной куртке.

— Что смотрите? — повернулся к ним«лейтенант». — Работайте! Времени мало…

Он рванул Катю за руку, сорвал с запястья часы.

— Часы номерные, — проговорила она, пытаясьвырвать руку. — Тебя по ним вычислят…

— Заботишься, да? — осклабился мужчина. — Небойся, как-нибудь обойдется!

Он сунул «Филипп Патек» в карман кителя, озабоченно огляделКатерину. Потянулся к ушам, где призывно сверкали крупные старинные изумруды.

«К глазам, — шептал Виталик, обняв ее передзеркалом, — как они подходят к твоим глазам…» И ласково покусывал ее ухо,а Катя тихо смеялась, и в словах мужа ей слышалась небесная музыка.