Грозный блокирован, так говорит Шаманов. Три группировки войск пытаются удержать периметр чеченской столицы. Но небритые офицеры в неофициальных беседах говорят о другом – о том, что в этой республике нельзя вести позиционную войну. Воюющие чеченцы растворяются в этих горах, точно духи.

– Крыша едет, в каждом видишь «духа», – говорит Сашка Горлов из медчасти. – Пацана видишь, думаешь, что он сейчас тебе в спину гранату кинет. Бабу видишь – думаешь, сейчас побежит и наведет на тебя «духов». А когда «двухсотых» грузим в борты, думаешь, что завтра твоя очередь.

Сашка пьет медицинский спирт. Я отогреваю онемевшие пальцы у буржуйки.

– Знаешь, что самое страшное? – спрашивает Сашка. – Чем больше мы в них стреляем, тем больше они нас ненавидят. Это никогда не закончится. Столько убитых. Ты даже не представляешь, сколько у нас убитых.

Я спрашиваю Шаманова, почему боевики сопротивляются – так, будто жить не хотят.

– Это как в спорте, – отвечает генерал. – Если в начале турнира можно расслабиться, поберечь силы, то сейчас, в момент решающих схваток, необходимо собрать волю в кулак, все силы. И они это понимают. Причем это не просто бандиты, а люди, привыкшие выполнять приказы и получать за это деньги. Известно, что за события в Шали и Аргуне боевики получили огромные суммы. Но сейчас их боевой дух на исходе.

Про боевой дух генерал преувеличивает. В те дни боевой дух в чеченских отрядах был выше, чем когда-либо. Именно поэтому западная группировка теряла людей. Я спрашиваю Шаманова о потерях. Он морщится.

– Потери действительно большие?

– Потери есть… Сказывается и подготовка наших младших офицеров, недополучивших теории в военных учебных заведениях и практики в ходе боевой подготовки, которая в последние годы практически отсутствовала. Все это мы пытаемся компенсировать ударами авиации и артиллерии, но погода не всегда на нашей стороне. Да и степень остервенения боевиков часто так велика, что при столкновении с ними наши 19-летние парни просто не выдерживают.

И я снова спрашиваю Шаманова о возможности переговоров.

– Да я на сто процентов за! – злится генерал. – Пусть только покажут, как это сделать. Если боевики сдадут оружие, выдадут тех, кто повинен в тысячах смертей, – мы готовы к мирному решению проблемы. Но все реально понимают: если мы сейчас не завершим начатое, мы потеряем Россию.

Так рассуждали тогда все офицеры и даже солдаты. Они хотели завершить начатое. Но прошло чуть больше года, и Кремль рассудил иначе, отдав Чечню в руки чеченцев и согласившись на постепенный вывод войск. И вся эта партия войны бессильно сжимала кулаки, матерясь и называя руководство страны «предателями, устроившими второй Хасавюрт». Эти люди считали, они потеряли Чечню, потому что им не дали завершить их войну, а вовсе не потому, что очень жестоко ее усмиряли, а она не хотела покоряться.

Генерал Шаманов ушел из Чечни через полгода. Он стал губернатором Ульяновской области – так Кремль отблагодарил одного из самых верных своих генералов, привыкших выполнять приказы, не обсуждая.

07.12.1999. «Сопротивление бессмысленно»

Российские военные неоднократно заявляли, что Грозный штурмовать никто не будет.

– Нам не нужны лишние жертвы, – говорили они. – Армия выдавит боевиков из города, а мы подождем. Нам торопиться некуда.

И все-таки оказалось невтерпеж.

И вот федералы активизировались. Для начала на востоке был взят Гудермес. Затем на западе после полуторамесячного топтания за несколько дней была сломлена оборона чеченцев по линии Бамут – Асиновская – Серноводск. Север республики был занят уже давно. Таким образом, Грозный блокировали с севера и запада. С востока его еще прикрывал Аргун, до которого немногим больше 10 км. Вся территория южнее Грозного, несмотря на бомбежки и артобстрелы, находится под полным контролем боевиков. Но в горную часть федералы пока не пойдут, ограничившись, по словам первого заместителя начальника Генштаба Валерия Манилова, взятием двух городов на подступах к столице – Урус-Мартана и Шали.

Первым в самом конце минувшей недели пал Аргун. Говорят, его защищала группировка известного полевого командира Руслана Гелаева, который до этого не смог удержать Гудермес. Как утверждают генералы, более половины аргунских боевиков уже уничтожено. Что с самим городом, они не говорят, как и о российских потерях. Бои продолжались еще вчера вечером. Впрочем, федералы называют их просто зачистками, «которые проводят два полка внутренних войск».

По словам военных, это делается так: «Выдвигается группа из пяти-семи человек и в случае обнаружения очага сопротивления отступает, не ввязываясь в бой. После этого по бандитам бьет авиация и артиллерия». Самое интересное в этих сообщениях – утверждение о том, что местное население к армии лояльно.

Блокада Грозного с востока – вопрос решенный. Чего нельзя сказать о ситуации на юге – в Шали и в главном центре чеченских ваххабитов и похитителей людей Урус-Мартане. В последнем засело до 5000 боевиков и наемников-иностранцев, которые поклялись удерживать город всю зиму.

Однако федералы постараются взять оба города до конца этой недели, поскольку уже определен срок штурма Грозного. Это 11 декабря. Именно эта дата указана в листовках, которые самолеты и вертолеты разбрасывают над Грозным.

В них говорится, что российские войска завершают блокаду, а потому жителям во избежание жертв предлагается до этой даты покинуть Грозный. Беженцев пропустят через коридор в станице Первомайская и разместят в палаточном городке в селе Знаменское. Листовка гарантирует беженцам все конституционные права и обещает возвращение домой, когда город будет освобожден. Правда, к тому времени от домов вряд ли что останется. Но об этом умалчивается, зато провозглашается основная задача российских войск: «Сохранение жизни и обеспечение безопасности мирного населения». А пока, говорится в листовке, «вы окружены. Все дороги из Грозного блокированы. Дальнейшее сопротивление бессмысленно». Дальше еще страшнее: «Лица, оставшиеся в городе, будут считаться террористами и бандитами, и их будут уничтожать артиллерия и авиация».

Весь 2000 год был для меня сложным, напряженным и интересным. Я узнавала войну изнутри. Я училась выживать в сложных ситуациях, училась справляться с собой.

Часто, просыпаясь на рассвете, чтобы лететь с военными в какой-то район Чечни, я не понимала, куда еду и зачем. Хотелось снова лечь в постель, завернуться в одеяло с головой и забыть обо всех полетах и заданиях. Я одевалась и брела к автобусу, идущему на аэродром, ненавидя себя за то, что не могу не идти. Через пару часов ненависть к себе сменялась гордостью – я справилась с ленью и страхом, я победила.

Хуже всего было в вертолетах. Я страдаю аэроболезнью, в детстве меня даже в машине укачивало. Когда я впервые зашла в вертолет – это был МИ-8, – я еще не знала о том, что будет так плохо. Через 40 минут полета меня выносили чуть ли не на руках коллеги с ростовского военного телевидения. Летать надо было каждый день. Приземляется вертолет, я выползаю на травку и лежу, а коллеги работают. А о боевых МИ-24, которые маневрировали над опасными участками так, что сердце было в ногах, а ноги – ватными, я вообще не говорю. Коллеги, всю дорогу разливающие водку по стаканчикам, потешались надо мной, а я им страшно завидовала. Они ведь потом могли работать!